Красные стрелы

— Так вот, не подчинился я ему, да еще разозлился, говорю: «Вы идите к себе и своими командуйте!»

— Кому он не подчинился? — обращаюсь к Загорулько.

— Старшему лейтенанту Вейсу.

«За неподчинение и оскорбление командира старшину надо бы немедленно арестовать», — решаю про себя, но жду, что скажет замполит. А он спрашивает у Ковальчука:

— Мне все же непонятно, почему вы отказались выполнить приказ. Приказ правильный. В чем же дело?

— Приказ-то правильный, — соглашается Ковальчук. — Только старший лейтенант ведь немец!

— Ну и что из того? Старший лейтенант Вейс — советский гражданин, коммунист, хороший командир.

— Сейчас это понятно. А тогда словно разум помутился. Подумал: «Вейс — немец. Немцы наших детей с самолетов расстреливают, города жгут, добро уничтожают…»

— Ах, вот в чем дело, — улыбнулся Загорулько. — Но вы, старшина, забываете, что не все немцы фашисты. Есть и антифашисты, которые томятся в концентрационных лагерях. Тех, кто пришел к нам с оружием, надо истреблять. К ним у нас жалости не будет. Ну, а кончится война, фашистские полчища будут разбиты, войдем в Германию — неужели примемся уничтожать и мирное население, детей?

— Что вы, товарищ политрук, — замахал руками Ковальчук, — как можно детей!

— Вот именно, — продолжал замполит, — как можно убивать беззащитных? Еще Суворов говорил: «Солдат — не разбойник». Наш же воин принесет немецкому народу свободу, а не смерть. Так-то, товарищ старшина. Мы будем истреблять врага не потому, что он немец по национальности, а потому, что он фашист, оккупант, потому, что сеет смерть… Что же касается вашего проступка, то вас следовало бы отдать под суд. Но, учитывая ваше состояние и то, что вы сами искренне осознали свою ошибку, полагаю возможным ограничиться этим разговором. — И добавил: — А перед старшим лейтенантом надо извиниться.

— Будет исполнено, товарищ политрук, — отчеканивает Ковальчук. — Стыдно, что свою ненависть к врагу не туда направил…

Когда остаемся вдвоем, Загорулько говорит:

— Трудно бойцу, на глазах которого льется кровь его народа, разобраться, какой немец хороший, а какой плохой. Вейс человек неглупый и поймет Ковальчука, так же как мы с вами. И все-таки надо потолковать с ним. У каждого есть самолюбие.

Вспоминаю нашу стычку.

— Загорулько, еще продолжаешь дуться на меня? — спрашиваю его, в первый раз обращаясь на «ты».

— За что? Ах, ты вот о чем! — смеется он. — Я придерживаюсь правила: отрезал — забыл. Гляди, лейтенант Козлов бежит.

Наш связной издали делает нам какие-то знаки. Подбегает, восторженно докладывает:

— Отправляемся! Михайлов следует за нами.

— По ва-го-о-нам! — командуют дневальные.

Танкисты прощаются с красноармейцами других эшелонов, с которыми успели уже подружиться. Из-под соседнего вагона вылезает усатый железнодорожник с молотком, достает из кармана серебряный портсигар, протягивает сержанту Зыкову:

— От меня, сынок.

— Вы что! За какие заслуги?!

— За те, что будут, — отвечает железнодорожник, пряча в усы улыбку. — Только береги. Мне его знаешь кто подарил? Щорс! Сам Микола Щорс!..

Весело стучат колеса. Поезд торопится. Кажется, он хочет нагнать упущенное время.

Почти во всех вагонах поют одну и ту же песню: «Бывайте здоровы, живите богато».

Куда нас везут? Присматриваемся к названиям станций, мимо которых проносимся.

— По-моему, в сторону Ельни, — высказывает предположение старший лейтенант Овчаренко. — В прошлом году вроде проезжали эту местность, когда ехали с Аней к ее родным.

— Во всяком случае, не в тыл, а на фронт, — заявляет Вейс.

12

В конце июля батальон вступил в бой.

В районе Рославля, в пятидесяти километрах от нас, противник высадил крупный десант. Нам приказали его уничтожить.

Каждая минута дорога. Нельзя допустить, чтобы захватчики закрепились. И все же мы решили поговорить с бойцами. Перед строем с короткой напутственной речью выступил Загорулько. Потом я дал команду, и батальон, вытянувшись в походную колонну, устремился к Рославлю.

Меня волновал предстоящий бой. Как-то поведут себя наши еще не обстрелянные танкисты? Правда, на учебных занятиях они действовали смело, энергично. Но ведь там не было опасности. А тут за каждым деревом подстерегает пушка, под каждой кочкой — мина.

Сомнения мои оказались напрасными. Бой был скоротечным и, против ожидания, легким. Мы внезапно налетели на вражеских десантников и буквально расколошматили их. Гитлеровцы потеряли что-нибудь около тысячи человек, а у нас оказались только два легкораненых. Да и ранены они были случайно, уже совсем к концу боя.

Большая часть десанта была уничтожена. Сопротивлялась лишь противотанковая артбатарея. Несколько танков обстреляли ее и выскочили на опушку леса, где она стояла. Миг — и гусеницы раздавили орудия вместе с прислугой.

Танк Овчаренко погнался за удиравшим офицером. Но, видя, что две другие машины отрезали ему путь отступления и немцу теперь не удрать, механик-водитель решил взять его живым. Он остановил танк, выскочил из люка и побежал за фашистом.