Красные стрелы

Вскоре решительный штурм дает свои плоды: войска Волховского и Ленинградского фронтов соединились. Блокада города-героя на Неве прорвана.

На некоторое время на нашем участке опять наступает затишье.

В конце апреля в бригаде снова побывал генерал К.А. Мерецков.

Расспросил о делах. Прошелся по экипажам, проверяя готовность людей, потом вдруг спрашивает:

— А где Шилов? Что-то я его не вижу?

Меня вопрос командующего удивил. Ведь он так занят, со столькими людьми ежедневно встречается и все же не забыл танкиста.

— Старший сержант Шилов ранен, товарищ генерал, — докладываю ему. — Находится в госпитале.

— Серьезно ранен?

— Повреждена нога.

— Хороший парнишка. Надо будет проведать его. И было бы неплохо привести к нему на свидание мать, — обратился генерал к одному из сопровождавших его офицеров.

Честно говоря, я думал, что генерал сказал это под впечатлением. Но оказалось, он побывал в госпитале у Шилова в тот же самый день. Об этом потом писала наша красноармейская газета.

В предмайские дни в гостях у нас побывал Леонид Утесов со своими «мальчиками». С первой минуты между артистами и танкистами завязались теплые отношения.

Нас заранее о приезде оркестра не предупредили, и я вначале растерялся.

— Сцены у нас, товарищ Утесов, нет. Надо бы соорудить хоть примитивную эстрадную площадку.

Утесов меня успокаивает. Он и его товарищи хорошо научились приспосабливаться к фронтовой обстановке. Под эстраду можно приспособить платформу грузовика.

— Это можно, — соглашаюсь я.

Подкатывает большой автомобиль, откидываем его борта — и эстрада готова.

— А машина нас выдержит, таких тяжеловесов? — шутит Утесов, обращаясь к окружившим «эстраду» танкистам.

— Выдержит, выдержит, — отвечают ему улыбающиеся воины.

— Ну, раз вы ручаетесь, тогда другое дело. — Утесов вдруг напускает на себя суровый вид, насупливает брови, с ног до головы меряет взглядом своих «подчиненных» и вдруг командует: — Десант, в ружье!

В руках артистов моментально появляются музыкальные инструменты.

— В атаку, марш!

Мы поражены: артисты ловко, прыжками взбираются на импровизированную эстраду. Награждаем их аплодисментами.

В сопровождении оркестра Утесов исполняет несколько веселых, бодрых песенок. Но вот он начинает петь об одессите Мишке, и глаза механика-водителя Скляренко, рослого, крепкого парня, увлажняются.

Мне понятно его состояние. В Одессе у него остались мать и младшая сестренка… Кто знает, живы ли они сейчас?

— Пожалуйста, товарищ Утесов, спойте еще раз, — просит он повторить песенку об одессите.

Заканчивается концерт. Утесов прыгает с машины и подходит к Скляренко.

— Вы одессит?

— Ваш земляк, товарищ Утесов.

— Очень приятно. Но расслабляться-то зачем? — спрашивает Утесов, дружески похлопывая старшину по могучей спине и перефразируя песню, поет:

Ты одессит, Мишка,
А это значит,
Что не страшны тебе ни горе, ни беда…

Теперь уже все, и танкисты и артисты, подхватывают:

Ты ж одессит, Мишка,
А он не плачет
И не теряет бодрость духа никогда!..

6

И опять дорога. На этот раз еду под Курск командиром бригады в 5-й гвардейский танковый корпус генерал-лейтенанта А.Г. Кравченко.

С новым начальником я встречался еще в грозную осень сорок первого года под Каширой. Бригада Андрея Григорьевича действовала по соседству с нашей. Вот почему теперь, когда я явился под Курск, он встретил меня как старого знакомого.

— Садись, Степан Федорович, — предложил генерал. — Разглагольствовать долго некогда. Имей в виду, двадцатая гвардейская бригада, которую принимаешь, — гордость корпуса. Она первой замкнула кольцо окружения на Волге! И тут дралась храбро. Теперь побывала на отдыхе, получила пополнение. Впереди ее ожидают большие дела. Кстати, ты о «тиграх» что-нибудь слышал? — неожиданно спросил генерал, — о «пантерах»?

— Слыхать приходилось, но, честно говоря, с трудом отличаю в этих слухах правду от выдумки. Я, Андрей Григорьевич, поверю, когда сам этих зверей пощупаю.

— Посмотрим, — неопределенно заметил Кравченко. — Но я предпочел бы, чтобы и ты заранее был готов к встрече с ними, и твои подчиненные. Машины эти намного сильнее известных нам «Тэ-три» и «Тэ-четыре». Оружие лучше. Броня толще. Словом, шапками их не закидаешь. Однако и паниковать не следует. Если бить в борт или корму, «тридцатьчетверка» наша вполне может с «тиграми» справиться…

Снова пришлось знакомиться с людьми, заниматься обороной, учить экипажи. Много внимания уделялось изучению сильных и слабых сторон новых тяжелых танков и самоходных орудий противника, на которые, как теперь известно, немецкое командование делало главную ставку в летней кампании 1943 года.

В первых числах июля нас предупредили о необходимости повысить бдительность и боевую готовность. Советскому командованию удалось установить, что немецко-фашистские войска на Курской дуге готовы начать наступление. И они не заставили себя ждать.