Красные стрелы

Свидорчук протягивает кисет. Сверху в нем — аккуратно нарезанные газетные листочки. Свертываю и себе «козью ножку».

Закуриваем. Просят разрешения и усаживаются вокруг остальные водители подразделения.

— Прокоп Прокопыч, — говорит Шашло, когда шум постепенно смолкает, — а ведь с больной рукой машину вести будет трудно. Подождали бы денек-другой.

— Пустяки, товарищ майор. Разве это ранение, царапина, и все. В гражданскую, помню, одному у нас правую руку оторвало, так он левой беляков рубил. Вот это герой был, я понимаю.

— Вы разве в кавалерии служили? — спрашиваю.

— А как же, — оживился Свидорчук. — В Первой Конной. Панов польских громил. Житомир брал.

— Так, значит, мы с вами еще в двадцатом году вместе служили. Я ведь тоже буденновец.

Начинаются воспоминания. Бойцы с интересом следят за нашей беседой. Постепенно разговор перекидывается на сегодняшние дела.

— В колхоз не тянет, к лошадкам? — спрашивает Свидорчука Шашло.

— В нашем колхозе больше техники, чем коней. Перед войной я на тракторе работал. А домой тянет, это вы, товарищ подполковник, угадали. — Свидорчук опускает руку в карман. Достает что-то завернутое в тряпочку и со вздохом развязывает. — Вот она, землица-то. — Мнет ее пальцами, нюхает. — Тоскует по человеческим рукам.

— Ничего, — утешает солдата начальник политотдела, — теперь уже не долго осталось. Скоро окончательно расправимся с оккупантами, и вернетесь вы к своей земле, в колхоз.

Шашло окинул глазами слушателей:

— Только от всех нас, товарищи, зависит приблизить конец фашизма: и от танкистов и от подвозчиков снарядов. Бои еще предстоят жестокие. Враг сам не сдается, его надо силой поставить на колени. Сегодня вы все отличились. И если чего пожелать вам, то я бы сказал по-морскому: так держать!

Солдаты оживились, им, по всему видно, понравилось пожелание подполковника. А Свидорчук, перекрывая басом шум, с пафосом заявил:

— Можете на нас надеяться, товарищ подполковник. Все домой хотели бы, это уж я точно знаю, по разговорам. Но знайте и вы, никто, даже если отпустят, из части не уйдет, пока с Гитлером не разделаемся.

Бойцы снова зашумели. Слышались голоса:

— Правильно!

— Прокоп за всех сказал!..

4

Наступило лето. Дороги подсохли. Стремительно наступая, передовые отряды советских войск форсировали Днестр.

20-я гвардейская закрепилась на опушке леса. Люди приводят в порядок технику, мы с Хромовым обходим подразделения.

Вдруг сзади твердые шаги и знакомый голос:

— Товарищ полковник, разрешите обратиться!

Оборачиваюсь — передо мной лейтенант Казак. Обнимаемся, жму его руку.

— Здорово, как подлечился?

— Все в порядке. Хоть сейчас задание давайте. Где мой экипаж?

— Чего торопиться! — говорю ему. — Оглядись пока, отдохни после госпиталя.

Хромов вынул изо рта трубку:

— Степан Федорович, я вам докладывал, мне офицер в штаб нужен. Как вы смотрите, если это место товарищу Казаку предложить?

Я посмотрел на лейтенанта:

— Не возражаю. Уверен, что он с должностью справится.

Казак переводил растерянный взгляд с меня на Хромова, с Хромова опять на меня.

— Товарищ полковник, если можно, оставьте на танке, — попросил он. — Привык я к ребятам, экипаж у нас хороший.

— Так ведь у экипажа уже давно новый командир, — возразил начальник штаба. — Они сработались, и вряд ли целесообразно сейчас разрушать их коллектив.

Казак опустил глаза. Он понимал справедливость слов Хромова, но, я видел, был весьма огорчен.

— Так как же решим? — спрашиваю его. — Вообще-то, майор резонно говорит.

— Честно говоря, я хотел бы в экипаж вернуться. Ну, а раз нельзя, что делать.

— Если у него такое желание, я думаю следует с экипажем посоветоваться, — предложил Хромов.

— Правильно, — поддержал я майора. — Только давайте так, чтобы ни старого, ни нового командира машины не было. Пусть сами решают, без давления.

Механика-водителя Чугунова, стрелка-радиста Муратова и заряжающего Тарасова мы вызвали в штаб. Без лишних разговоров сообщили, что прибыл лейтенант Казак и мы не можем решить, вернуть его в старый экипаж или не стоит.

— Как не стоит? — подскочил на скамейке старшина Чугунов. — Обязательно его к нам…

— Нет, — перебил товарища старший сержант Муратов, — вы не подумайте, что нынешний командир суров, плох. Наоборот, он тоже знающий и как человек — хороший. Но… — он замялся, подбирая нужное слово, — но… лейтенант Казак роднее…

Все было ясно: место Казака в экипаже.

Уже на следующий день члены экипажа отправились в разведку и им представилась возможность доказать преданность Родине и братские чувства друг к другу.

Углубившись в тыл противника всего на пять-шесть километров, танк попал на минное поле и подорвался. Правда, повреждения небольшие. Чугунов заверил:

— Полчаса, и все будет в порядке.

— Муратов, быстро на курган, — показал Казак рукой возвышенность в трехстах метрах, — и наблюдай! А мы все — ремонтировать.

Минут через десять Муратов прибежал назад:

— Товарищ лейтенант, сюда немцы идут.

— Много?

— Человек двести.