Красные цепи [Трилогия]

— Дело не в этом. Мне было важно взглянуть, посмотреть своими глазами. Одно дело — фотографии и ваши объяснения, пусть даже очень подробные, и совсем другое — увидеть все вот так…

Он снова провел взглядом — от разрубленного горла до изувеченных тоненьких ног.

— И что? — поинтересовалась Алина. — Теперь вам станет еще проще найти убийцу?

— Нет, — ответил Гронский. — Боюсь, что теперь все станет только сложнее.

* * *

«Колдовство и святость — вот две единственные реальности. Каждая представляет собой экстаз, уход от обычной жизни. Духовный мир нельзя свести лишь к высшему добру, но в нем обязательно представлены и носители высшего зла. У обычного человека не больше шансов стать величайшим грешником, чем величайшим святым. В большинстве своем мы всего лишь равнодушные, посредственные, смешанные создания, и следовательно, наши пороки и наши добродетели одинаково посредственны и не важны. И вот что я вам скажу: наши высшие чувства так притупились, мы так погрязли в материализме, что, столкнись мы с подлинным злом, мы, вероятно, вряд ли сумели бы его распознать».

Я отрываю взгляд от книги и потягиваюсь, с хрустом разминая затекшие плечи и спину. Небольшой уютный читальный зал редких книг Большой Академической Библиотеки похож на помещение кафедры университета: простые рабочие столы, несколько застекленных витрин с выставкой тех самых редких изданий, картотечные шкафчики, спокойный желтоватый свет ламп под потолком, тяжелые шторы на высоких окнах. За окном, с высоты пятого этажа, видны мокрые железные крыши, темнеющее небо и дождь.

Я вздыхаю, опускаю голову и дочитываю страницу: «Так как очень трудно стать святым, остается стать сатанистом. Это одна из двух крайностей. Можно гордиться тем, что тебя ценят за преступления так же, как святого ценят за добродетели. Чтобы отождествиться с любым из этих направлений, требуется колоссальная концентрация и железная воля. Такие люди, выбравшие худший путь, и становятся вампирами».

Я провел здесь весь вчерашний день, после того как оставил Алину в морге с телом очередной несчастной жертвы, и три часа сегодня, с самого открытия читального зала. В кои-то веки пригодилась моя кандидатская степень по филологии, а направление для исследований от имени несуществующего университета я изобразил сам за полчаса, придумав и название, и герб, и рисунок печати. Передо мной на столе лежит высокая стопка книг разной толщины, но с одинаково состарившимися переплетами, покрытыми патиной времени, и толстый блокнот, который я исписал заметками уже до половины, нисколько, впрочем, не приблизившись к разгадке личности того или тех, кто может стоять за кровавыми преступлениями последних месяцев и убийством Марины.

Начиная свои поиски, я исходил из того, что убийца, кем бы он ни был, прекрасно знал, что и зачем делает. Даже если принять версию Алины о том, что во всех случаях действовал безумец, сумасшествие его было упорядоченным, поведение — не импульсивным, а значит, должна быть четкая основа для того, что он совершал. И вот эту основу я и намеревался найти. Мне нужно было понять, кто он по образу мыслей, кем является или кем себя возомнил. За исходные точки я принял кровь, слитую им у своих жертв, вырванные сердца и отдельно — другие изъятые органы и новолуние, как время совершения убийств. Проще всего было начать с крови и сердца: их потребление практиковалось с древнейших времен во множестве культов и культур, и первыми прочитанными мной книгами стали те, которые были посвящены вопросам вампиризма и красной магии крови.

Голова у меня слегка гудит от огромного объема информации. Ночью мне с трудом удалось заснуть: тревожные и неприятные сновидения приходили одно за одним и настойчиво будили меня, словно изгоняя из царства сна, которое было их законной территорией. Только под утро, в тот час, когда голоса утренних птиц обычно заставляют нечисть вернуться в свою тайную обитель, мне удалось забыться тяжелым, похожим на оцепенение, сном.