Мама вернулась часа через два после Инги. На ней было тесное и короткое красное платье, которое она надела, готовясь к свиданию, но пахло на этот раз не алкоголем и мужскими духами, а антисептиком, резиной и кровью. Волосы были примяты, а сама она словно бы постарела разом лет на пятнадцать. Женя вскочил ей навстречу, не зная, какие слова подобрать, что говорить, но мама опередила его:
– Тише, тише. Тише. Инга дома?
Женя кивнул.
– Она у себя?
И, получив еще один утвердительный кивок, сказала:
– Хорошо. Иди спать.
Женя развернулся на деревянных ногах и отправился в свою комнату. О сне не могло быть и речи. Он услышал, как мама вошла к сестре; зазвучали два голоса, сразу громко, потом сорвались в невнятные вопли и плач. Женя метался по комнате, от кровати к столу, от стола к двери, обратно к кровати, а потом выскочил и бросился в гостиную. Мама обнимала, прижимая к себе ревущую Ингу, уткнувшуюся лицом ей в плечо, и тоже рыдала, в голос, надрывно, как древние плакальщицы, что тащатся в похоронном шествии за мертвецом. Она увидела застывшего в дверях сына и закричала:
– Уйди! Уходи!
Глаза у нее были страшные и полные слез. Женя не пошевелился – он просто не мог, а мама, раскачиваясь, баюкая заходящуюся плачем дочь, зажмурилась и зашептала:
– Пожалуйста, пожалуйста, я прошу тебя, сыночек, уйди, уйди, уходи…
Он так и не уснул.
Через полтора часа мама снова уехала в больницу. Учитывая новости, которые обновлялись ежеминутно и обрастали новыми подробностями, это было неудивительно: Маргарита Зотова работала хирургом-травматологом, а данная врачебная специальность была востребована в Северосумске в то утро, как никогда ранее.
– Пожалуйста, присматривай за Ингой, – сказала она перед уходом.
Женя не знал, как нужно присматривать, но на всякий случай устроился в другом углу гостиной, в кресле, со смартфоном в руках. На городском портале к вечеру появились списки убитых. Он всматривался в имена и фамилии и гадал: который из них тот самый? Двое командированных из Петербурга. Охранник клуба. Подполковник полиции. Бармен. Менеджер по продажам из «Лиги». Начальник отдела снабжения «Коммунара».
Неважно.
Фамилию убийцы тоже назвали: Лапкович. Мертв. Подорвал гранатой себя и еще трех человек, не считая застреленных из карабина.
Отдельно писали про дочку мэра, Иру Глотову. Женя знал, что они с Ингой дружили. То, что в числе погибших нет его сестры, было то ли большой удачей, то ли каннибальской вежливостью Мамочки.
Женя взглянул на сестру. Она весь день пролежала, уставившись в потолок. Мама переодела ее, смыла краску с лица, и теперь та была похожа на обиженного пупса с большими голубыми глазами.
– Инга, – позвал Женя.
– Чего тебе? – спросила сестра, не глядя в его сторону.
– Может быть, хочешь поесть? Или чаю?
Инга повернула голову.
– У нее лицо разлетелось, – сообщила она. – У Ирки. Я ее видела, вот как тебя сейчас. В трех шагах. Глаз взорвался как будто. И все кровью залило. И мозгами. Прямо под ноги мне.
Сестра опять отвернулась и замолчала. Женя посидел немного, открыл в телефоне мессенджер и написал сообщение.
«Никогда больше».
Ответ пришел только минут через десять.
«Никогда».
Рома не хотел отвечать на сообщение. Не хотел ни с кем говорить. Сидел один, в темноте, на мамином диване и старался ни о чем не думать. Свет не зажигал, включил только тусклую лампочку в коридоре. При свете разгром в квартире выглядел совершенно ужасно, словно кто-то заживо выпотрошил шкафы, бельевые ящики, тумбочки и вывалил их мягкие внутренности на пол безобразной грудой, как потроха. В этой картине вывернутого наизнанку быта было что-то от постыдного надругательства.
«Дедушка убил кого-то» – так сказала мама, когда ей первый раз позвонили. В этот момент Сергей Сергеич все еще орал песни и стрелял через раскрытую дверь «Селедки», отец Лили Скворцовой пока не получил пулю в горло, а дочь мэра Ира Глотова лежала на полу рядом с подругой Ингой и думала, что ей удастся сбежать.