Красные туманы Полесья

— Да, дядя Ефим, уходим.

Разведчики спустились с возвышенности, оседлали лошадей и двинулись к лесу. Но капкан, подготовленный гитлеровцами, еще не захлопнулся. Сквозь топот копыт Лазурин услышал треск мотоциклетных моторов.

— Немцы! — закричал он.

— Где?

Ответить Лазурин не успел.

Шесть мотоциклов с колясками вышли за хлебозавод и двинулись далее, к лесу. Эсэсовцы увидели конный отряд, оказавшийся в зоне досягаемости пулеметов.

Старший подразделения отдал команду:

— Стой в линию, огонь по партизанам!

Шесть пулеметов ударили одновременно. Они срезали и разведчиков, и их лошадей. Пулеметчик партизан не успел сделать ни единого выстрела.

Вот теперь капкан захлопнулся полностью. Мотоциклисты объехали место бойни, члены экипажей осмотрели тела. Выживших не было. Никого не нашли и полицаи, посланные на улицу Мещанскую. Все три отряда партизан полегли полностью.

Калач узнал, что никого не удалось взять хотя бы раненым, и с досадой сплюнул на асфальт. Он уже предвкушал, как немцы поручат ему допрашивать партизан, взятых в плен. Но не вышло. А жаль, была бы знатная потеха.

Солнце поднялось над Горошем, когда немцы согнали на Мещанскую и в поле местных жителей, приказали им собирать трупы и бросать их в кузова грузовиков. Комендант решил закопать тела в овраге, рядом с расстрелянными евреями.

Гауптштурмфюрер Бонке по телефону вызвал коменданта и доложил ему, что партизанский отряд уничтожен.

— А может, только часть его? — спросил Фишер.

— Разрешите выход в село Ясино. Там мы узнаем, где находится база партизан, и разгромим ее силами моей роты.

— Нет, Бонке, не стоит. Если и остались партизаны на своей базе, то немного. Узнав о том, что мы разгромили лесных бандитов в Гороше, они уйдут. Если, конечно, есть кому уходить. Вы мне вот о чем доложите. Надеюсь, кого-нибудь из партизан взяли живыми?

— Никак нет, господин комендант.

— Это плохо. Ну что ж, они и не сдались бы даже ранеными, а от тяжелых толку нет. Каковы наши потери?

— Трое убитых от разрывов гранат, трое раненых. Все мои. Русские успели-таки огрызнуться.

— А вот это уже очень плохо.

— Война, господин, штурмбанфюрер.

— Извините, Бонке, меня вызывает Минск.

— Я все понял, господин комендант.

Связь оборвалась.

На южной опушке Осиповского леса стояли Осетров и Карасько. Они напрасно вглядывались вдаль, в сторону райцентра. Когда на базу прибежала лошадь, седло которой было в крови, им все стало понятно. Командир отряда отдал приказ врачу, медсестре и санитарам, оставшимся в его подчинении, немедленно уходить в западные леса, к болотам.

Он велел Карасько вести остатки отряда, сказал, что догонит его через пару минут. Политрук тронулся в путь и тут же услышал за спиной приглушенный хлопок. Он сначала не понял, что это было, потом до него дошло — пистолетный выстрел. Второй секретарь Горошинского райкома партии и командир партизанского отряда Павел Дмитриевич Осетров пустил себе пулю в висок.

Политрук приказал забрать тело, принял командование на себя, и небольшой обоз пошел на запад. Партизанский отряд Горошинского района прекратил свое существование.

4 октября 1941 года в пять часов вечера солдат из подразделения, охранявшего дачу народного комиссара внутренних дел Лаврентия Павловича Берия, добежал до торца бетонного бункера, расположенного под одноэтажным большим домом, окруженным елями и высокой оградой. Он повесил на крюки, вделанные в стену, четыре мишени размером двадцать на двадцать сантиметров и вернулся к стойке, за которой находились четверо мужчин в штатской одежде.

— Готово, товарищ майор! — доложил боец старшему из них.

— Вижу, молодец, отойди, — сказал тот.

Солдат встал за спинами мужчин.

Майор Шелестов посмотрел на офицеров своей группы, капитанов Бориса Когана, Виктора Буторина и Михаила Сосновского.

— Вы готовы, господа гусары? — спросил он.

— Готовы, — за всех ответил Буторин.

— Выстреливаем по магазину.

Офицеры передернули затворы «ТТ», доложили о готовности к стрельбе.

— Огонь! — отдал команду Максим Шелестов.

Бункер заполнил грохот выстрелов, а после и пороховой дым. Однако здесь работали вентиляторы, и его быстро вытянуло на улицу.

— Вперед! — приказал майор красноармейцу.

Боец пробежал двадцать пять метров до мишеней, встал у крайней.

— Мишень номер один, все пули в «десятку».

Шелестов кивнул и улыбнулся. Это была его мишень.

— Мишень номер два, тоже все пули в «десятку».

Коган взглянул на командира группы и заявил:

— Не ты один умеешь.

Солдат продолжил осматривать мишени и докладывать:

— Мишень номер три, все в «десятку».

Степенный, даже мрачноватый в обиходе Буторин на этот раз тоже улыбнулся и буркнул:

— Нормально.

— Мишень номер четыре, а вот тут одна пуля в «девятке».

— Не может быть! — воскликнул Сосновский. — Я же…

Его прервал Коган, человек в основном сдержанный, но иногда любящий съязвить:

— Бывает, Миша. Ветром снесло пулю.

— Каким ветром?

Шелестов приказал солдату принести мишени, отошел назад, чтобы видеть Сосновского, и сказал:

— Плохо, Миша. Будешь тренироваться.

— Да какая тренировка? Вешайте новую мишень, будут вам «десятки».

— Не сегодня.