Красные туманы Полесья

Сосновский чуть подумал и предложил:

— Может, сначала я? Аккуратно сдвину люк, послушаю, посмотрю. Если меня заметит охрана, то хоть ты останешься живым.

Шелестов усмехнулся и заявил:

— Ты же знаешь, Миша, что не выполнить задание мы не можем. Это будет смертный приговор. Выживем здесь — нас потом свои расстреляют. Пойдем вместе. Нет у нас другого выхода.

— Что ж, ты прав, пойдем. Я впереди, ты за мной.

Они начали подниматься по лестнице, добрались до люка.

Сосновский слегка нажал на него, приподнял, посмотрел во все стороны и шепнул:

— В складе никого.

— Дверь в кухню открыта? — так же шепотом спросил Шелестов.

— Нет.

— А если она на замке?

— Пройдем. Выходим, да?

Шелестов вновь посмотрел на часы.

— Четырнадцать пятьдесят шесть. Пора. Выходим.

Офицеры поднялись в склад, встали по краям двери. Она была не заперта, только захлопнута.

— Приоткрой створку, посмотри, что на кухне, — сказал Шелестов.

Сосновский заглянул в соседнее помещение, тут же закрыл дверь и сказал:

— Там трое, все в строгих костюмах с галстуками-бабочками. Один рядом, в двух шагах, двое левее, у ближнего в руке поднос. Из основного зала доносится шум.

— Где наши на мотоцикле? Не хватало, чтобы им не удалось захватить пулемет или мотоцикл сломался по пути.

— Тогда будем работать вдвоем.

— Надо было взять с собой одну гранату.

— Обойдемся. Нам несподручно ее использовать. Мы будем слишком близко к Кубе и Генкелю. Но где же, черт возьми, Буторин с Коганом?

Готовился к боевой операции и старшина Егоров. Он, настоящий охотник, основательно оборудовал свою позицию, видел и жандармов на мотоциклах, и трех эсэсовцев, застывших мумиями у фасада и центрального входа. На его глазах к резиденции подъезжали высокопоставленные нацистские чины. В то время, когда они заходили в зал, старшина заметил и двух эсэсовцев внутри.

Егоров заранее подготовил и путь отхода, убрал весь мусор с лестницы и пролетов, выбрал запасные огневые позиции. После этого он залег между двух обломков стены, прицелился в одного эсэсовца, второго, третьего, положил рядом запасной магазин и стал осматривать Поданский переулок.

Время шло, а мотоцикл с Буториным и Коганом все не появлялся.

Угроза срыва операции возникла на Кайзерштрассе.

Коган вел мотоцикл спокойно и все же привлек внимание пешего патруля, причем армейского, а не полицейского. Его появление здесь объяснялось просто. Из части, расположенной неподалеку, угнали командирский автомобиль двое пьяных солдат. Это случилось за полчаса до появления здесь советских диверсантов. Начальник патруля, возможно, и не попытался бы остановить мотоцикл. Пусть едет. Но его удивило, что на месте водителя и пулеметчика находились гауптман и обершарфюрер.

— Стоять! — крикнул он.

Естественно, Коган и не думал останавливаться.

Начальник патруля подал команду трем своим подчиненным. Они тут же привели в готовность автоматы и выбежали на проезжую часть.

— Мочи их, Витя! — закричал Коган, и Буторин нажал на спусковой крючок пулемета.

Загрохотал «МГ‐34», солдаты рухнули на асфальт. Когану потребовалось огромное усилие, чтобы не налететь на них. Каким-то образом он сумел объехать трупы.

Но начальник патруля не попал под очередь. Он отпрыгнул к магазину, откуда дважды выстрелил из «вальтера» и ввалился внутрь.

Пули не задели Буторина и Когана, но одна из них попала в двигатель со стороны Бориса. Мотоцикл зачихал, левый цилиндр заклинило, но продолжал работать второй, правый. До поворота в Поданский переулок оставалось еще метров двадцать.

— Ну, давай! — простонал Коган.

Буторин водил стволом пулемета из стороны в сторону.

Люди, бывшие в то время на Кайзерштрассе, попрятались во дворах ближних домов, магазинчиках, лавках.

Из левого цилиндра повалил черный дым.

Коган крикнул Буторину:

— Не доедем.

— Не доедем, так докатим. Нам главное — пулемет, — ответил тот.

Из закоулка выбежали еще трое солдат.

Буторин расстрелял и их.

— Черт, теперь и у резиденции нас слышно.

— Да и хрен с ним! — заявил Коган, поднялся на подножках и, как коня, погнал мотоцикл: — Ну, давай, родимый!

Странное это было зрелище. Мотоцикл с коляской, окутанный черным дымом, двигался по одной из центральных улиц города Минска. Еще страннее было слышать русскую речь, плотно сдобренную отборным матом, выдаваемым людьми в немецкой форме.

Услышали стрельбу экипажи мотоциклов жандармерии и эсэсовцы. Один из них вызвал старшего, офицера своей роты.

Жандармы развернули мотоциклы в сторону Кайзерштрассе. Из-за дома подошел охранник. Офицер вызвал изнутри одного солдата. Теперь у входа, ближе к ограде, было семеро эсэсовцев. Они вышли за пределы ограждения, трое перебрались на другую сторону дороги.

Старшина Егоров видел эти действия противника, выругался и буркнул себе под нос:

— Черт бы побрал этих хваленых диверсантов из особой группы! Дойти до цели тихо не смогли.

Старшина прекрасно понимал, что диверсанты из особой группы выполняли самую ответственную и сложную работу. Эта реплика вырвалась у него сама собой. Да и досадно было. Ведь офицеры подошли почти к переулку, и на тебе, засветились.