Красные волки, красные гуси (сборник)

– И как там, в Москве?

– Холодно. Сыро… Ну, так… метрополитен вот строят. Под землей. Еще собираются строить Дворец Советов. Огромный дворец… Чтобы отовсюду было видно. Только еще проект не утвердили.

– А в Петербурге? – жадно спросила она и даже подалась вперед. – Вы давно были в Санкт-Петербурге?

– Да, – сказал он неохотно, – в Ленинграде? В прошлом году, весной.

– Как там?

– Белые ночи… как всегда. Свет, вода и ветер. Жалеете, что не вернулись в Питер?

Теперь промолчала она.

– Не жалейте, – сказал он тихо, – не надо. Вы газеты читаете?

– Иногда.

– Радио слушаете?

Она молчала. За окошком глиняной мазанки женщина что-то говорила другой женщине высоким, пронзительным голосом на незнакомом ему языке.

– Будет война, – сказал он. – Скоро.

– С немцами? – Она, склонив голову набок, прислушивалась к крикам.

– С фашистами.

– Отсюда это так… далеко.

– Вот и хорошо, – убежденно сказал он, – вам не надо в Питер. Вообще никуда не надо. Послушайте… я насчет животных. У меня мандат. От ООПа. Ну, общества охраны природы. На отстрел редких животных. И отлов. Для Московского зоопарка. Меня интересуют редкие птицы. Синий дрозд, ну это мы уже с лесником договорились. Еще красная утка.

– С Михаилом, что ли? Который с кордона?

– Да.

– Он слишком много пьет, – сказала она, – и эта Уля… она же совсем еще девочка. Я пробовала вмешаться, но… Я учила ее русскому языку и арифметике. Хорошая девочка. Способная. У них вообще способные детишки. Так вы говорите, красная утка?

– Да. Ее еще почему-то называют гусем. Ала-каз… красный гусь.

– Ничего не знаю про гусей, – она покачала головой, – но, если хотите, я поговорю с детьми. Они любят везде лазить. Может, кто и видел. Скажите, а вам не кажется странным, что Общество охраны природы дает мандат на отстрел? Если это редкое животное, как же можно его отстреливать? Его надо охранять. Защищать.

– Это для науки.

– Какая радость науке в мертвой тушке? шкурке? Что вам на самом деле тут надо?

– Черт, – он спохватился, – простите… э… великодушно.

С ней хотелось говорить на полузабытом языке детства.

– Все спрашивают меня, что мне на самом деле тут надо. Но я говорю правду. Я в юности любил природу. Был заядлым охотником. Это, конечно, странно. Любитель природы – и охотник. Но это как-то… уживается.

– Я знаю. Иван Сергеевич тоже любил природу и был заядлым охотником.

– Иван Сергеевич?

– Тургенев.

– Ах да. – Ну вот… в общем, я был изрядным шалопаем. Отец хотел, чтобы я стал инженером. Но инженер из меня не вышел. Из железа я понимаю только ружья. Потом оказалось, что и таким, как я, тоже находится применение.

– Судя по тому, что я время от времени слышу по радио, – сказала она, – вам повезло. Что не стали инженером.

– Ну, в общем, да.

Они вновь замолчали. За окном на ослепительном солнце женщины продолжали перекликаться птичьими голосами.

– И вы что же, в одиночку, без спутников?

– Что вы, у меня есть помощник. Но он сейчас в лагере, за перевалом. Там у нас основная база. Пойманных животных надо кормить, ухаживать за ними. А я вот налегке…

– И вам нужен красный гусь?

– Сейчас в Московском зоопарке планируют делать демонстрационную вольеру. Орнитофауна СССР. Есть утка-мандаринка, есть краснозобая казарка. Я их сам отлавливал. Есть приполярные гуси. А красной утки нет. Еще у меня заказ на отстрел редких хищных птиц. Бородатого ягнятника, индийского сокола…

– Не жалко?

Он подумал.

– Считается, что они приносят вред, – сказал он наконец, – бьют полезных мелких птиц. А ягнятник, понятное дело… На самом деле они охотятся за грызунами, мышами, сусликами… Они союзники человека. Так что да, жалко. А что делать? У меня заказ. Это ради науки, – повторил он беспомощно.

– У ваших ученых нет сердца. Знаете что, – она вздохнула, – воля ваша, а вам честно скажу, никогда не любила Тургенева. Есть в нем что-то… фальшивое. Россию он любил? Приезжал летом, поохотиться. Разве это – любовь? Это так, потешить ретивое. А жил во Франции, с этой… Чтобы Россию любить, в ней надо жить зимой, когда сугробы по обе стороны улицы в человечий рост… когда в Питере небо черное, пустое небо, страшное, а с него белый снег сыплется. А утром! Продышишь в окошке глазок, смотришь на улицу… там все розовое, синее… снег сверкает, как бертолетова соль. И золотые купола на розовом небе!

Она сердито тряхнула головой, в глазах у нее стояли слезы.

– Я поговорю с детьми, – сказала она, – быть может, они знают, где этот ваш красный гусь. Тут неподалеку есть заповедное озеро, слышали?