– Я думаю, – сказал он, растянувшись на песке под ракитовым кустом, – пролетарский разум когда-нибудь построит космический корабль. Совсем скоро. Чтобы полететь на Марс. Или на Венеру. Там, правда, должно быть горячо, потому что она ближе к солнцу… – Его здоровая рука потянулась к ней и как бы нечаянно, очень робко, дотронулась до ее пальцев, и она вся задрожала от этого горячего прикосновения и сделала вид, что ничего не происходит.
– Как можно летать на звезды? – спросила она, чтобы показать, что ничего не заметила. – Они же горячие…
– Звезды горячие, а планеты – холодные, – сказал он и уже смелее сжал ее пальцы. – Они как Луна. Ты же видишь, Луна холодная…
– От чего ж она тогда светится?
– Лучи солнца, – сказал он, окончательно запутавшись, – лучи солнца… Ты знаешь, Яна… Товарищ Луначарский говорил… что когда молодой мужчина и молодая женщина… совершенно естественно… стакан воды… – и зашарил горячей рукой уже под рубахой ее, по ее груди, по телу, которое вдруг, несмотря на яркий солнечный свет, покрылось пупырышками. Она вскочила и уперла руки в бока.
– Послушай, ты, попович, – сказала она сердито, – не знаю, как у вас там в городе, а у нас все как у людей. Хочешь – садись в лодку, гребем обратно, падаем бате в ноги, идем к отцу Йожке…
– Но, Янка, – сказал он, тяжело дыша, – это ж предрассудки. Поповские предрассудки.
– А вот дам тебе веслом по голове, будут тебе поповские предрассудки, – сказала она сердито. – Ладно. Давай, сталкивай лодку… Поплыли.
Она наклонилась, чтобы забрать жбан с квасом, зарытый в холодный песок у кромки воды, потом подобрала юбки, из вредности высоко заголив крепкие белые ноги, и прыгнула в лодку.
Зудел один комар, и писк его далеко разносился над водой. Потом к нему присоединились другие, и вот уже маленький черный столбик кружится над темной водой, сворачиваясь, разворачиваясь. Никодим хлопнул себя по лбу, оставив кровавый след.
– Почему тебя не кусают? – спросил он сердито.
– Есть такая трава… я тебе ее покажу. Потом.
Солнце село, вода вспыхнула сначала золотом, потом серебром. Туман накатил на нее, потом собрался в комки и поднялся к небу, превратившись в легкие белые облака.
– Куда мы плывем? – спросил он растерянно. – Домой?
– Ты ж хотел к зеленым людям. – Она подняла весло, стряхивая с лопасти серебряные круглые капли.
– Янка, это уже не смешно.
– Я и не смеюсь. Дывысь… вон, в небе.
– Облако?
– Это не облако. Это чья-то душа… Ищет дом. Их много сейчас таких… все летают, все ищут.
– Фантазерка ты, Янка, – сказал он уже сердито. – Поворачивай.
– Дурень ты, – сказала она добродушно. Плеснули весла. В темной воде пролегла серебряная дорожка и кто-то ворочался в этом серебре.
– Рыба? – спросил он.
Она молча покачала головой.
– Выдра? Водяная крыса?
– Русалка, – сказала она равнодушно, – ишь, разыгралась.
Темное, оставляя за собой треугольный серебряный след, подплыло к лодке, и он увидел бледное лицо с темными ямами глаз. Волосы липли к щекам, ко лбу. Он отпрянул.
– Лодку-то не качай, – сказала она.
Из воды высунулась белая рука, уцепилась за борт лодки длинными белыми пальцами. Лодку качнуло. Янка, размахнувшись, стукнула по пальцам веслом, и рука, сорвавшись, упала в воду с рыбьим плеском. Белое тело с темным хвостом, развернувшись и качнув напоследок лодку еще раз, ушло в глубину, плеснув хвостом и обдав их фонтаном холодных брызг.
– Это же русалка, – сказал Никодим.
– Ну, – согласилась Янка.
– Русалка. Настоящая русалка.
– Бабьи сказки? – насмешливо спросила Янка, уводя со лба мокрую прядь.
– Их не бывает, – сказал Никодим. – Точно. Не бывает. Ты надо мной подшутила, признавайся? Какая-нибудь твоя подружка…
– Ты что? – удивилась она. – Совсем дурень?
На темных отмелях шумели темные ивы, клонили головы к воде, лодка плавно шла по стремнине. Янка вздохнула.
– Говорят, – сказала она, – если плыть вот так, по лунной дорожке… вот так… плыть и плыть, можно…
– Что? – спросил он почему-то шепотом.
– Попасть в другое место.
– Какое?
– Никто не знает.
Плеск весел. В дальних камышах кто-то заворочался и ухнул. Никодим сказал:
– Это все-таки была рыба.
– Может быть, – равнодушно ответила Янка.
– Или выдра.
– Ага. Или выдра.
Вода была черной, но там, где лодка рассекала ее, на изломе, отсвечивала маленькими бледными полулунами. Иногда нос лодки разрезал плавучие островки мусора – стебли камыша, перепутанные с травой, ивовые листья, похожие на маленьких темных рыбок.
Далеко за окоемом зарница багряной лентой обняла темный лес, острые зубцы елей взметнулись вверх на фоне дрожащего, свивающегося в кольцо света.
– Ось, вон он. – Она показала подбородком. – Огненный змей. Они всегда на Успение прилетают. Они к вдовам ходят. Оборачиваются людьми и ходят. А вдов сейчас много, ох, много.
– Зарница, – сказал он, – просто небесное электричество. Электричество, Янка, это ого-го что такое.
– Батя привез однажды лампу, – сказала она, – говорил, електическая. Нажали на пимпочку, а она не горит.