Красные ворота

«Дорогой Володька!

Я на передовой! Тут, конечно, страшновато, но зато вокруг очень хорошие ребята, здесь все мои братишки. Один сержант часто приходит к нам в землянку с гитарой и поет мне песенку про „девушку в шинели не по росту“, которая „друг, товарищ боевой…“. Да ты знаешь эту песню… Близость смерти очищает людей, и здесь ко мне никто не пристает… А тому майору я залепила пощечину. Надо было, разумеется, пойти к комполка и доложить обо всем, но я этого не сделала… Через несколько дней меня отправили на передний край в стрелковую роту, но ты не беспокойся, мы стоим в обороне, у нас хорошие блиндажи, а когда перебивает провод, то мальчики идут поправлять повреждение за меня…»

Бодрится Юлька, успокаивает его, думал Володька, зная, что такое стрелковая рота, хотя и в обороне, и в крепких блиндажах. Один-два обстрела тяжелой артиллерией или самолетная бомбежка, и разворочены будут все эти надежные блиндажи… Не успокоило Юлькино письмо, а осело тяжелым камнем в душе, и не было часа, чтобы не думал о ней.

Еще раз заикнулся он комбату о хотя бы двухдневном отпуске, чтобы смотать в Юлькину часть, но тот отказал вежливо, ссылаясь на то, что формирование закончено и вот-вот может быть приказ об отправке на передовую… Пришло еще одно письмо от Юльки, где писала она почти то же самое: хорошо ей здесь, ребята берегут ее, называют сестренкой, а кто постарше — доченькой… А через неделю другое, написанное ее подругой: Юльку убили, она захоронена около штаба полка… Остались у подруги письма Юльки и дневник, но по почте это посылать нельзя. Может, он приедет?

Володька бросился к комбату и молча дал ему письмо. Тот прочел, ничего не сказал, только посмотрел на него, наткнувшись на мертвые, погасшие Володькины глаза, и вызвал начштаба.

— Выпиши Канаеву отпуск на два дня…

— Есть, — вытянулся дисциплинированный Чирков.

— Благодарю, товарищ майор, — тихо сказал Володька.

Через час, получив сухой паек, он широким пехотинским шагом шел уже к большаку, чтоб поймать попутную машину… Сделав по дороге три пересадки, к вечеру был уже в расположении дивизии и спросил там, как найти полк. Двенадцать километров до штаба полка прошел он за полтора часа и стал разыскивать начальника связи. Того не оказалось на месте. Но нашлась девушка, писавшая ему о Юле. Звали ее Люда. Она провела Володьку к могиле… В горле застрял ком, и он не мог говорить, слушал Люду, рассказывавшую, как любили все Юльку и какая она была хорошая…

Володька стоял у рыжего холмика, машинально запоминая ориентиры, по которым можно будет разыскать могилу после войны. Стоял сгорбившись, все еще не представляя реально, что он больше никогда не увидит Юльку и что вот здесь, под небольшим слоем земли, лежит она…

— Бомбежка или артналет? — спросил наконец у Люды.

— Нет, пуля… Исправляла поврежденную связь, — тихо ответила она, вытирая глаза.

— Веди к этому майору.

Люда смешалась, опустила голову:

— Я не знаю, где он… — а потом добавила: — Может, не стоит, товарищ старший лейтенант?

— Найди! Не бойся, я просто поговорю с ним.

— А я боюсь… Вы что-нибудь с ним сделаете, — пробормотала она, — не надо, прошу вас, не надо… Юля тоже не захотела бы этого.

— Я что тебе сказал, — прикрикнул Володька. — Все равно разыщу его. Пойдем, — он резко повернулся.

Они пошли к штабу, и около него среди группы стоявших военных Люда показала на полноватого немолодого майора.

— Ладно, — сказал Володька. — Теперь уходи.

Люда отошла, а он направился к майору.

— Разрешите обратиться, товарищ майор, — спросил Володька совершенно спокойно.

— Слушаю вас, — повернулся майор.

— Я офицер связи. Требуется поговорить конфиденциально. Отойдемте в сторону.

— Хорошо, — согласился майор и пошел за Володькой.

Тот завернул на тропу, ведущую к кустам, и, пройдя несколько шагов, откуда они уже были не видны из избы, где расположен штаб, остановился.

— Донесение из соседней части? — спросил майор.

— Так точно. Сейчас… — Володька сделал вид, что открывает планшет, а потом снизу ударил майора под ложечку.