– Корнилов убит! – разнеслось в тот день страшного артобстрела по Севастополю. – Командующий – Нахимов! – как надежда и вера в победу неслось вслед за горькой вестью.
Николай знал, где стоит полк Петра, но до сих пор не смог выбраться к нему. В этот вечер пошёл. Обстрел уже прекратился, и на осаждённый город опустилась вдруг благодатная тишина и прохлада. С моря тянул волглый солоноватый ветерок. По узкой, зажатой каменными стенами улочке Николай вышел на обрывистый берег. Внизу волны с шипением набегали на камни, а впереди – безбрежная гладь… И отступила куда-то война, душу тепло захлестнуло…
Сами собой, как волны, набежали батюшковские строки…
Встречный солдат подсказал месторасположение полка. Вскоре Николай нашел выложенный каменными плитами блиндаж, где и обнялся с братом.
– Вот так, брат, воюем…
– Вот так, брат, лечим…
– Ну, садись-садись, рассказывай…
Но поговорить не успели. Послышалась недалёкая стрельба. В блиндаж ввалился офицер, лица которого Николай не разглядел в тусклом свете свечи.
– Это брат мой, – успел сказать Пётр.
– Честь имею, – коротко кивнул вошедший. – Быстрее к своим, Зуев, французы атакуют, – сказал Петру.
– Я с тобой, Петя, – вскрикнул Николай. Тот лишь отмахнулся, выбегая из блиндажа.
На редуте шла перестрелка. В сумраке какие-то фигуры бежали, падали, стреляли, снова бежали…
– Почему молчат артиллеристы? Шрапнель! – кричал кому-то Пётр.
– Нет снарядов! Не удержим…
Николай не заметил, откуда появилось знамя, увидел его уже в руках у Петра и всё смотрел, как брат его бежит, оглядываясь и что-то крича, держа перед собой двумя руками знамя. И странно – думалось о том, как тяжело Петру держать вот так знамя, да ещё и бежать…
– За мной, ребята, в штыки! – расслышал он голос брата.
Николай бежал позади солдат. И, наверное, если бы кто-то смотрел на него со стороны, казался бы нелепым здесь – в гражданской одежде, безоружный… Вспышки выстрелов, яростные крики, секунды тишины и стоны, стоны вокруг… И он увидел сквозь дым, как качнулось и пало знамя…
Всю ночь он сидел у постели, на которой умирал Пётр.
– А помнишь в Америку-то?.. А охоту?..
– Ты прости меня…
– И ты меня прости…
…Семейное предание Зуевых не сохранило памяти о дальнейшей судьбе Николая Зуева. Скорее всего, он, как и его брат Пётр, погиб при обороне Севастополя.
Глава третья
1
Игорь Александрович Игнатьев давно обещал сыну Мишке съездить в Москву. И Андрея надо было повидать (отцы их уже были троюродными братьями, но все же они считались, да и были близкой роднёй). Особенно хотелось показать письма, что нашёл на чердаке деревенского дома в Ивановке на Красном Береге.
…Отец уже не раз, вроде бы и случайно, проговаривался, что, мол, надо бы в Ивановке побывать, да боялся ехать-то туда, душу бередить. «Там уж, поди-ка, и нету ничего…» – вздыхая, говорил и переводил разговор на другую тему. И Игорь решил съездить сначала сам, один. Съездил. За выходной сгонял, договорившись с приятелем, имевшим машину, и, соблазнив того рыбалкой. Мост в десятке километров от Ивановки, к счастью, был в исправности, и дорога по Красному Берегу – вполне проходимая для «Нивы».
Тогда-то и нашёл Игорь тот старый чемодан с письмами…
Сначала отцу дал – его деда письма-то были, еще с Первой мировой писанные. Отец письма держал у себя с неделю.
– Видывал я эти письма в детстве-то, родители хранили… Издать бы книгой их…
– Да, надо бы издать, – согласился Игорь Игнатьев с отцом. С этим и к Андрею ехал.
Ну, не чудо ли:
«В первых строках моего письма прошу от Господа Бога родительского благословения матери моей Аграфены Ивановны, которое может существовать по гроб моей жизни. Низко кланяюсь дорогому брату Михаилу и всей его семье и посылаю всем по низкому поклону. Тебе же, дорогая жена Вера Егоровна, поклон мой особый, так же и детям моим – Полине и Василию. Так же кланяюсь всем мужикам и бабам деревни Ивановки…» И дальше в таком же стиле.
А брату проще писал:
«Здравствуй, любимый брат Михаил. Вчера с четырех полков собрались люди, хотя не все, но партия порядочная. Солдаты с красными флагами, плакатами, на которых были различные лозунги, касающиеся войны. С каждым полком оркестр духовой музыки. На груди у многих красные банты. На винтовках были красные ленточки. Шли по шоссе, подхватив друг друга под руку, в ногу и пели: „Отречемся от старого мира“. Действительно, хотя не все, но большая часть отреклась. Как это все приятно видеть! Сердце трепещется от радости, и по телу пробегает мороз. Но печально было тогда, когда стояли стройными рядами и, склонив к земле знамена и флаги, под музыку запели: