Красный Бонапарт. Жизнь и смерть Михаила Тухачевского

Из всех проходивших по делу о «военно-фашистском заговоре» нашел силы покончить с собой, выбрав честную офицерскую смерть вместо унижений инквизиционного процесса, один только Гамарник, который до революции был совсем не офицером, а недоучившимся студентом юридического факультета. Лидия Норд приводит версию, согласно которой Ян Борисович отказался визировать приказ об аресте Тухачевского, а когда спустя каких-нибудь час или два пришли за ним, то застрелился. Документы партийных архивов рисуют картину самоубийства Гамарника несколько иначе. Тухачевский был арестован 22 мая, а 25–26‑го числа путем опроса членов и кандидатов в члены ЦК было вынесено постановление об исключении его из партии. Гамарник в это время болел, находился дома и в голосовании по поводу данного и последующих постановлений участия не принимал. 28 мая сразу по приезде в Москву был арестован Якир, а на следующий день в Вязьме та же участь постигла не успевшего доехать до столицы Уборевича. В период с 30 мая по 1 июня ЦК путем опроса исключил обоих из партии и вывел их соответственно из полноправных членов и кандидатов в члены Центрального Комитета. И тогда же, 30 мая, Политбюро приняло решение: «Отстранить тт. Гамарника и Аронштама от работы в Наркомате Обороны и исключить из состава Военного Совета, как работников, находившихся в тесной групповой связи с Якиром, исключенным ныне из партии за участие в военно-фашистском заговоре». На другой день по приказу Ворошилова к Гамарнику явились заместитель начальника Политуправления А.С. Булин (через год расстрелянный) и начальник Управления делами Наркомата обороны И.В. Смородинов (ему посчастливилось уцелеть), чтобы объявить Яну Борисовичу приказ об увольнении из Красной армии. Гамарник застрелился сразу после их ухода, не став дожидаться неизбежного ареста. Что помешало поступить так же Тухачевскому после известия о задержании Фельдмана?

Лидия Норд сочиняет сама или передает с чужих слов совершенно легендарную версию, будто сотрудники НКВД еще в Москве убедили жену маршала заменить в револьвере мужа боевые патроны холостыми, чтобы тот не застрелился от потрясения, вызванного унизительным перемещением в Куйбышев. Можно подумать, что Михаил Николаевич на новом месте ни разу не проверил свое оружие или не смог бы найти в штабе Приволжского округа хотя бы один боевой патрон, чтобы свести счеты с жизнью. Более вероятно, что его останавливало другое: в глубине души теплилась надежда – вдруг минует чаша сия… А может, Тухачевского останавливал чисто физический страх смерти?

Оставалось попытаться убежать за границу. В ту пору из высокопоставленных чинов Красной армии и Наркомата внутренних дел это, как кажется, удалось сделать только одному человеку – начальнику управления НКВД по Дальнему Востоку Г.С. Люшкову, при Ягоде бывшему заместителем начальника Секретно-политического отдела и принимавшему активное участие в расследовании убийства С.М. Кирова. Генриха Самойловича внезапно вызвали в Москву якобы для назначения на ответственный пост в центральном аппарате наркомата. Старый чекист сразу понял, откуда ветер дует, догадавшись, что подвалы родной Лубянки ему очень скоро придется посетить в непривычном качестве обвиняемого в самых фантастических преступлениях. И 13 июня 1938 года, отправившись проверять пограничные посты, Люшков благополучно сбежал в оккупированную японцами Маньчжурию, прихватив с собой ряд секретных документов.

Этот побег сильно уронил авторитет Ежова в глазах Сталина и стал одним из поводов к постепенному отстранению «питерского рабочего» в «ежовых рукавицах» от руководства НКВД. Между прочим, мы так и не знаем, удалось ли в конечном итоге Люшкову спастись. Он довольно безбедно существовал в Маньчжурии вплоть до августа 1945‑го, сотрудничая с японской разведкой и разоблачая сталинские преступления, в частности, впервые доказав фальсификацию процессов по делу о покушении на Кирова, равно как и московских политических процессов. Однако Люшков категорически отрицал, что Сталин или Ягода приложили руку к выстрелу в Смольном, и вполне убедительно продемонстрировал, что убийство Кирова – акт психически неуравновешенного одиночки – Л.В. Николаева, мстившего за свои неприятности по партийной и служебной линии. Дальше судьба Генриха Самойловича покрыта мраком. То ли он погиб в сумятице японского отступления, то ли, что более вероятно, сумел перебраться в Америку и укрыться там под чужой фамилией.