Красный Бонапарт. Жизнь и смерть Михаила Тухачевского

Слова друга Тухачевского опровергают, в частности, созданную Романом Гулем легенду, будто еще в январе 1918‑го, в петроградском Таврическом дворце, сразу после разгона Учредительного собрания, Кулябко, якобы уже тогда будучи членом ВЦИКа, встретился с Тухачевским, а через несколько дней отвел его в Смольный и рекомендовал для работы в военном отделе. Гуль даже приписывает Михаилу Николаевичу «историческую» фразу, одновременно слегка повышая его в чине: «Гвардии поручик Тухачевский бежал из германского плена, чтобы встать в ряды русской революции!» На самом деле IV Чрезвычайный съезд Советов, на котором Кулябко и стал членом ВЦИКа, проходил в Москве с 14 по 16 марта 1918 года. Очевидно, вскоре после съезда и произошла первая после многолетней разлуки встреча давних друзей. Ничего не пишет Николай Николаевич и о том, что Тухачевский по приезде в Москву остановился у него на квартире, на чем настаивают некоторые биографы маршала. Наоборот, Кулябко подчеркивает, что на службу в Военный отдел ВЦИКа Тухачевский поступил еще до их встречи, а не после.

Может быть, у молодого подпоручика был еще какой-то покровитель среди старых членов партии? Лидия Норд утверждает, что был – не кто иной, как вождь самарских большевиков Валериан Владимирович Куйбышев: «Судьба столкнула Тухачевского с Николаем Владимировичем Куйбышевым (братом Валериана, капитаном царской армии, впоследствии ставшим комкором Красной армии и расстрелянным в 1938 году в рамках чистки, начатой делом Тухачевского. – Б.С.) в 1918 году на вокзале в Москве. И эта случайная встреча определила дальнейшую судьбу маршала. Н.В. Куйбышев затащил его к себе и познакомил с братом. Старший Куйбышев, угадав и оценив незаурядную натуру Тухачевского, три дня уговаривал его примкнуть к большевикам. Он свел его со старшими офицерами, уже перешедшими к красным и, когда Тухачевский был завербован, В.В. Куйбышев использовал все свое влияние в партии, чтобы выдвинуть молодого поручика на ответственный военный пост. Он сам поручился за Тухачевского и нашел для него еще других поручителей».

Три дня, в течение которых Куйбышев-старший будто бы уговаривал Тухачевского перейти к большевикам, очень уж смахивают на сказочные «три дня и три ночи». Но в самой по себе встрече Михаила Тухачевского с Валерианом Куйбышевым ничего сверхъестественного нет. Куйбышев действительно находился в марте 1918 года в Москве (вполне вероятно – вместе с братом Николаем), участвуя в работе VIII Экстренного съезда партии, а потом в работе IV Чрезвычайного съезда Советов. И братья Куйбышевы, и Тухачевский были выходцами из интеллигентных дворянских семей, профессиональными военными (Валериан до революции учился в Военно-медицинской академии и всю жизнь серьезно интересовался военным делом) и легко могли найти общий язык. Правда, других свидетельств о столь раннем знакомстве Тухачевского с Куйбышевыми нет, а в очерке-некрологе «Друг Красной армии», посвященном памяти В.В. Куйбышева, Михаил Николаевич ничего не говорит о времени их знакомства. Но очень может быть, что именно куйбышевская рекомендация открыла Тухачевскому двери Военного отдела ВЦИКа, занимавшегося формированием только-только создававшейся Красной армии. И, вполне возможно, бывший гвардейский подпоручик действительно произнес там что-нибудь вроде того, что приписала ему фантазия Романа Гуля. Но вряд ли одной-двух революционных фраз было достаточно, чтобы обеспечить столь стремительный старт карьеры вчерашнего узника Ингольштадта. Нужна была чья-то серьезная протекция. По всей видимости, знакомства со старшим Куйбышевым и Кулябко вполне хватило для успешного начала службы советской власти.

Лидия Норд приводит рассказ-исповедь своего шурина о том, как и почему он начал служить в Красной армии: «Когда я попал в Петроград, у меня не было и мысли о переходе к большевикам. Все мои думы занимала армия, которая должна была восстановить порядок в стране и накостылять по шее немцам (которых Михаил Николаевич после тягот плена особенно не любил. – Б.С.). Я люто ненавидел Керенского и всех, кто развалил армию. По моему мнению, тогда было еще не поздно собрать силы и, сбросив Временное правительство, установить военную диктатуру. Когда я говорил об этом, мне рассеянно отвечали: «Да… Да… Это может спасти Россию…» Но я был только поручик, «щелкопер», и серьезно с моим мнением никто не считался. С генералитетом мне говорить не приходилось, но чем больше у меня было разных других встреч, тем сильнее было разочарование. В верхах были или потерянность, или словоблудие, а мы, молодые офицеры, полные сил и решимости, вынуждены были бездействовать и подвергаться унижениям. Питер был мне более чужд, чем Москва, и я надеялся, что в Москве другой дух, – уехал туда. Но там был такой же хаос и разброд мыслей.