Допрос Тухачевского шёл больше двух часов. В принципе это было лишним, так как всё, что знал он, теперь знал и я. Но сказанное непосредственно им имело больший эффект на собравшихся, а я потом, если будет необходимо, дополню. Тем более что я поставил Тухачевскому ментальную закладку, благодаря которой он просто не мог соврать или что-либо не договорить. И вот все ответы на заданные вопросы получены. Осталось решить участь обвиняемого. Сталин посмотрел на своих соратников.
— Высказывайтесь, товарищи.
— Гхм. В связи с открывшимися обстоятельствами, я думаю, что суд вынесет ему высшую меру, — начал говорить Молотов.
— Здесь его суд, — жёстко прервал его Сталин, — Здесь и судьи и прокурор и приводящий в исполнение. Прошу высказаться остальных.
— Вышка, ети его…,- Будённый шарахнул по столу кулаком.
— Я за высшую меру, — Ворошилов более спокоен.
— Высшая мера, — Киров краток.
— Какое будет Ваше мнение, товарищ Головин? — Сталин обернулся ког мне.
— А я приводящий в исполнение, товарищ Сталин. Но я полностью согласен с собравшимися.
— Значит так и запишем. Высшая мера социальной защиты. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Пиши, товарищ Молотов, — Сталин кивнул будущему наркому иностранных дел.
Всё это время Тухачевский стоял с полными ужаса глазами. Он просто не понимал, почему он не может пошевелиться и почему не может молчать, когда ему задают вопросы. Да даже увильнуть как-то от правдивого ответа не может. А тут ещё прямо при нём без суда его приговаривают к расстрелу. У него ещё теплилась надежда, что когда его повезут в тюрьму, чтобы там привести приговор в исполнение, его соратники смогут его отбить и освободить. Но надеждам не суждено было сбыться.
— Виктор, может всё же пригласим товарища Власика? — Сталин пристально посмотрел мне в глаза.
— Иосиф Виссарионович, мне самому это не доставляет удовольствия, но чем меньше народа знает о том, что здесь происходит, тем лучше. Тем более что у Николая Сидоровича другие обязанности.
— Ну, что же, тогда действуйте, товарищ Головин, — Сталин отошёл на несколько шагов.
Я взял в руки пистолет, ранее отобранный мной у Тухачевского и, подняв его на уровень лба приговорённого, произнёс.
— Именем Союза Советских Социалистических Республик, — выстрел из маленького пистолета прозвучал как залп из гаубиц. Аура лежащего на полу погреба Тухачевского стремительно гасла.
— Приговор приведён в исполнение, — спокойным голосом сказал Сталин, — Товарищ Молотов, зафиксируйте это в протоколе.
Труп Тухачевского вынесли люди Власика, а мы, в полной тишине, остались ожидать прихода другого фигуранта. И Молотов и Будённый и Ворошилов были ошеломлены теми показаниями, что дал Тухачевский и скоростью вынесения и исполнения приговора. Они с явно видимой опаской посматривали в мою сторону, пытаясь понять, какую роль я играю рядом со Сталиным. То, что я его карающий меч, они уже поняли.
Хрущёв, лишь только войдя в помещение винного погреба и увидев собравшихся, смотрящих на него явно недружелюбно, каким-то звериным чутьём сразу всё понял. Он бросился на колени и пополз к ногам Сталина, умоляя его простить. Я встал у него на пути и пинком отбросил от Сталина. Хрущёв, размазывая по лицу слёзы и сопли, сел прямо на полу и начал убеждать всех, что он специально втёрся в доверие к заговорщикам, чтобы выведать их планы и потом сообщить обо всём лично товарищу Сталину. Что он всегда был верным делу партии и лично её вождю и что готов искупить свою вину за то, что не успел доложить обо всём. В общем зрелище было мерзким. И это было, похоже, не только моё мнение.
— Заткнись, набичвари[29]
,- прикрикнул на него Сталин, — Виктор, можешь узнать у него всё? Эту тварь слышать не хочу.