Красный Дракон Империи

— Я надэюсь, эта тварь сдохла в муках? — Из трубки явно лились волны ненависти.

— Думаю, что черти в аду попросятся на курсы по повышению квалификации, Иосиф Виссарионович, — немного разрядил я обстановку.

В ярости Сталин вполне способен наломать дров.

— Товарищ Медведь рядом с вами?

— Да, он рядом. Передаю ему трубку.

Медведь чуть дрожащей рукой взял трубку и вытянулся в струнку. А я вышел в приёмную к своим парням.

— Ну что, братцы-кролики. Отошли немного? — с усмешкой спросил их.

— Блин, командир, ну ты и дал, — покачал головой старший из них, старший лейтенант госбезопасности Седых Олег.

— С такими мразями по-другому нельзя. Эта тварь детьми торговала. Извращенцам всяким их продавал. — И я с чувством врезал кулаком по столу. На некогда ровной дубовой столешнице образовалась внушительная вмятина.

В дверях кабинета показался Медведь.

— Товарищ Головин, товарищ Сталин приказал выполнять все ваши распоряжения.

— Ну, значит, начнём работать. Во-первых, необходимо немедленно арестовать всех, кого с собой привёл Ваковский. Арестовать и вдумчиво допросить. Думаю, что отпираться они не будут, особенно если им пригрозить тем, что иначе допрашивать их буду я.

Медведь удивлённо посмотрел на меня.

— Потом вам ваши подчинённые расскажут, Филипп Демьянович, — с усмешкой ответил я на его немой вопрос.

— Во-вторых, необходимо немедленно послать опергруппы на адреса, которые я укажу. Там находятся дети, которых подручные Ваковского, или, вернее, Штубиса, продали. Детей освободить, всех остальных, находящихся там, уничтожить.

Медведь попытался что-то возразить, но я резко остановил его:

— Никакого суда над этими выродками не будет. Считайте, что я, в соответствии с данными мне полномочиями, их всех осудил и приговорил к высшей мере. На этом дискуссия о законности закончена. Всё, действуйте. И скажите тем, кто будет этим вопросом заниматься, что если хоть с одного ребёнка по их халатности упадёт хотя бы один волос или они проявят излишнюю гуманность к остальным, находящимся там, то я их на куски порву. Они в курсе, как это может быть. Кроме того, вам необходимо в кратчайший срок, максимум к утру завтрашнего дня, ознакомиться со всеми изменениями, произошедшими в стране и в вашем ведомстве за то время, пока вы «отдыхали» в камере.

— А что с ним делать? — Медведь кивнул в сторону стоящего в виде статуи Ваковского-Штубиса.

— Тьфу ты, совсем забыл про него. — С этими словами я снял с него оцепенение.

Ваковский как подкошенный рухнул на пол.

— Отправьте его в камеру. В ту самую, в которой вы сидели. Особо нам он и не нужен. Расстреляем, когда руки дойдут. А пока пусть кается во всех своих грехах. — Я поставил ментальную закладку в сознание Ваковского, и теперь солгать он не сможет.

— Да, и ещё, Филипп Демьянович, позвоните во внутреннюю тюрьму и сообщите, что я туда направляюсь. Чтобы не возникло лишних вопросов и недоразумений, поставьте их в известность о моих полномочиях.

Внутренняя тюрьма встретила стоящими навытяжку охранниками и атмосферой обречённости. Получив у старшего ключи от камеры, где сидел отец Ольги, я направился туда. Замок открылся с громким лязгом. В камере царил полумрак. Николай Фомич сидел на нарах, опустив голову и не глядя на входящих. Хотя по внутренним правилам должен был встречать стоя. Видимо, за эти дни его так и не смогли сломать.

— Что-то ты засиделся здесь, дядя Коля, — с усмешкой сказал я. Мы давно уже договорились, что я его так буду называть. — Поехали домой. Тут, конечно, харчи дармовые, но пироги у тёти Тони всё же получше будут.

— Виктор? Ты как здесь? — с большим удивлением спросил Стрельников и хотел было уже броситься ко мне, но остановился, увидев входящего в камеру сотрудника НКВД.

— Товарищ Головин, мы там форму чистую приготовили для товарища Стрельникова и воду, чтобы умыться, — доложил старший охранник.

— Благодарю. Можете быть свободны.

Охранник молча козырнул, повернулся кругом и вышел из камеры.

— Виктор, а это вообще как? — Удивлению Стрельникова не было предела.

— А это теперь так, дядя Коля, — в унисон ему ответил я. — Поехали домой, а то устал и жрать хочется со страшной силой. А голодный я злой. А когда я злой, то могу кому-то сделать очень плохо.

И только тут Ольгин отец обратил внимание на орденский иконостас на моей груди. Он аж вытянулся как новобранец перед генералом.

— Дядя Коля, ты чего? — ошеломлённо спросил я его.

— Извините, товарищ Герой Советского Союза, — отчеканил он своим поставленным командирским голосом. Видимо, вид такого количества наград окончательно сбил его с толку.

— И ты, дядя Коля, туда же. Ну да, награды. Было за что, вот и наградили, но от этого другим я не стал, так что заканчивай тут церемонии, и поехали. Ну правда, проголодался со страшной силой, — взмолился я, — пирогов тёти Тониных хочу, с капустой. Да и по девчонкам соскучился.

Видимо, мой тон растопил-таки что-то внутри Стрельникова, и он буквально выпустил из себя воздух, став прежним.