Красный дракон. Китай и Россия в XXI веке

Теперь о России. До февральской революции 1917 г. устройство жизни в империи оставалось сословным [1]. Граница же в правящее сословие закрыта. Права и обязанности в сословиях передаются по наследству вне зависимости от деловых и личных качеств. У "высших" (дворянство) из поколения в поколение передаются привилегии, а у "низших" — обязанности. Проявить себя, изменить свое положение и подняться в правящее сословие человеку из числа от природы "лично годных", но не "благородных" очень трудно. Даже богатейшее купечество в своем социальном положении было ущемлено по сравнению с дворянством. Легальный путь наверх при царях лежал через карьеру чиновника. Так, если дед и отец в табели о рангах за срок службы смогли подняться до личного дворянства, то внук имел право испрашивать для себя и последующих поколений дворянство потомственное. В потомственности привилегий российского чиновничества (при советской власти — партийной номенклатуры) состоит его коренное отличие от классической бюрократии. В народе из-за этого витает неприязнь к "верхам". Длительный мир, гармония в обществе удерживаются общинной идеей доверия, жизни по совести, справедливости. А естественная замена "пассивных" на "активных" происходит скачком, решительной акцией, путем переворота внутри аристократии, и протекает быстро (как чудо).

Сознание в России традиционно православное. Внутри значения "правильно славить Бога" идея православия подразумевает и причастность к Божественной славе, которой удостаиваются подвижники. У православных на Небе — "Царствие", то есть аристократия, а не демократия. "Славны" у русских и люди духовного, нравственного подвига (мученики за идею), и герои мирского служения, прежде всего среди воинства. Участие в Божественной славе для православных — средство спасения души. Если мерить душу на душу, то православной меркой будет именно слава. Слава — Божия благодать.

Если же мерить души деньгами или властью, то у русских, по словам Достоевского, возникает "не то что зависть, — тут является какое-то невыносимое чувство нравственного неравенства, слишком язвительного для простонародья".

Деньгами могли гордиться только те, кто их сделал сам, — купцы. Но и здесь, в отличие от Запада, православный купец, по словам представителя знаменитого рода купцов-староверов, Вл. Рябушинского, осознавал себя "лишь как Божьего доверенного по управлению собственностью", а вовсе не абсолютного распорядителя своего собственного богатства всецело и исключительно в личных интересах. Единоличный предприниматель-протестант на Западе (англичанин, немец, голландец, американец) не был скован в предприимчивости чувством ответственности перед Богом. Рискуя, он видел только наживу, только себя и свое богатство. Русский же хозяин, думая о деньгах, оглядывался на славу Божью и не мог особо суетиться. Недаром русское купечество титуловалось "степенством". Вл. Рябушинский по собственному опыту свидетельствует: "Англичанин в душе всегда игрок, даже если он серьезный деловой человек, а наши совсем не игроки, а очень осторожны и медлительны, решение принимают не сразу, а выжидая, но раз оно принято, гнут линию упорно и тягуче, несмотря на неудачи". И еще: "С детства нам внушали: "дело"; тут было нечто большее, чем нажива. Это говорилось так, как потом солдатом я слышал: "Служба Его Величества". И на ней и чины, и ордена, и выгода, но не в них суть для человека с совестью и пониманием".

В России сначала шел идеал, а потом потребности. Ценностная ориентация православия не на благоденствие на земле, а на приобщение к славе Божьей, как идеалу счастья и признание обществом лишь славы как достойной меры отличия, ограничивали размер богатства нравственным пределом довольства и достатка (удовольствия).

Великие подвижники старообрядцы, единственные на земле, кто сумел органично соединить благочестие с богатством, предпочитали перемене идеалов — самосожжение всей семьей и целыми селами. Сильного же побуждения к медленному накоплению прибыли, к ее сохранению и приумножению православный кодекс поведения не давал, а чувство личной ответственности перед людьми (другое дело Бог) снижал.

Идеал, символ веры, через совесть умерял потребности. "А без православной веры русский человек просто дрянь", — здесь я опираюсь на авторитет Ф. М.Достоевского.

В сословном обществе служения общему делу, где есть идеал, отношения регулирует не закон, а целесообразность (закон, что дышло, но зато и милосердие может приостановить жестокость закона).