Красный флаг: история коммунизма

Наиболее полное исследование китайских партизан-маоистов в наши дни провел американский антрополог Люциан Пай, который в начале 1950-х в Британской Малайе (часть Малайзии) взял интервью у 60 китайцев — бывших повстанцев[518], большинство из которых были членами партии и мелкими чиновниками[519]. Коммунисты, с которыми он встречался, представляли собой «группу бдительных, активно мыслящих людей»^{661}. Большинство из них были низкого социального происхождения, однако не из самых бедных семей. Уровень их образования был выше, чем у среднего китайца (хотя и не выше уровня школьного образования). Они стремились к самосовершенствованию, но их перспективы были ограничены. Многие являлись квалифицированными рабочими, в основном на плантациях каучука, которыми владели иностранцы. У таких людей имелось мало шансов улучшить свое положение^{662}. Они были недовольны своим статусом и отношением к ним своих хозяев. Они также стремились понять, чего они могут ожидать от стремительно меняющегося мира. Все это привело к тому, что они, как и поколение городских интеллигентов движения 4 мая, поставили под сомнение конфуцианские ценности своих родителей. Они были уверены, что мир их родителей с сыновней почтительностью и силой ритуалов приговаривает их к низкому положению и бедности. Они хотели идти в ногу со временем, поэтому больше доверяли ровесникам, а не старшим. Дружба и мужское товарищество имели для них большое значение. Часто они обладали харизмой и становились неформальными лидерами в своих компаниях.

Они жили в беспокойном мире, где большую роль играла политика. После вторжения японцев в Китай большая политика непосредственно коснулась жизни обычных людей. Во время оккупации многие потеряли родственников. Они чувствовали, что должны принимать участие в политической деятельности, чтобы защитить и одновременно совершенствовать себя. Первый путь был связан с вступлением в одно из сообществ — тайных ₀рганизаций, клановых и торговых ассоциаций. Но коммунистическая партия предлагала совсем другое. Партию воспринимали как более надежную организацию, оказывающую поддержку всем своим членам, в отличие от традиционных ассоциаций. Партия имела четкую программу, а ее лидеры, казалось, хорошо разбирались в политической обстановке того времени. Она была современной, но в то же время не западной, не «империалистической», она заботилась об обычных людях, таких, как они сами[520]. Она была хорошо организована, обладала силой и обещала защитить китайцев. Один человек говорил: «Я думал, что их пропаганда говорила о том, что, если я вступлю в партию, я стану жить, как те, кто управляет Китаем. Я знал, что коммунисты были очень сильны в Китае, никто не осмеливался им противостоять». Коммунизм и опыт Октябрьской революции показали, как бедная, слабая нация может вдруг превратиться в великую державу: как объяснял другой партиец, «пока мы, китайцы, не узнали о революции в России, мы не были сильны в политике и выставляли себя дураками. Но теперь китайские коммунисты научились у русских тому, как провести революцию, и никто больше не смеется над китайской революцией»^{663}.

Вступая в партию, коммунисты чувствовали, что они оказывают влияние на окружающий мир: «Это было так, словно я оседлал тигра, — заявил один из них. — У меня захватывало дух, я приобрел силу тигра. Он двигался, и я двигался вместе с ним». Сначала никто из новых членов не протестовал против партийных традиций, таких как чистки. Страстно желавшие самосовершенствования, они были счастливы оттого, что партия их исправит. Вскоре многие были уже обеспокоены тем, что Коллективная критика приводит к падению репутации в партии. В самом деле, коммунистов, воспитанных в конфуцианской культуре, в партии прежде всего привлекало нравственное образование: «Политический комиссар сказал мне, что он поможет разобраться мне в марксизме-ленинизме, и я смогу избавиться вредных привычек», — вспоминал один коммунист^{664}.