Красный флаг: история коммунизма

Конечно, романтизм предпринимателя тоже не обходился без борьбы, но это было мирное деловое соревнование, а не воинствующая насильственная коммунистическая революция. И создавалось впечатление, что для большинства населения мира двухсотлетняя гражданская война наконец закончилась. Хотя неолиберальный уклад и вызвал исключительное экономическое неравенство (особенно заметное в Китае, чье общество по уровню экономического неравенства заняло второе место в Азии, после индуистского монархического Непала), давление было слишком небольшим, чтобы вызывать социальную революцию. Китай, некогда бывший наиболее радикальным оппонентом проамериканского мирового порядка, стал одним из основных бенефициариев этого порядка, богатея на экспорте своих товаров на Запад. В Китае и, конечно же, во всем остальном мире неолиберализм обещал людям богатство и развитие, которые не требовали классовой борьбы или войны. Казалось, что каждые может стать Биллом Гейтсом, если будет действовать достаточно энергично. Утверждение Френсиса Фукуямы, что история закончилась, через десять лет после 1989 года выглядело очень правдоподобно.

Уроки, извлеченные из падения коммунизма, сыграли определяющую роль в интеллектуальной победе неолибералов. В свое время роль коммунизма в победе над нацизмом поспособствовала широкому распространению смешанных экономик после 1945 года, а крах коммунизма в 1989 году был признан доказательством того, что Фридман, Рейган и Тэтчер оказались правы: государство не должно вмешиваться в экономику. Советская командная экономика принципиально не отличалась от послевоенной смешанной экономики, но была более статичным вариантом последней. Согласно утверждениям журналистов Дэниела Ергина и Джозефа Станислава, выпустивших в 1998 году популярную книгу «Командные высоты» — своеобразный некролог по коммунизму, падение Берлинской стены вызвало «широкую дискредитацию центрального планирования, вмешательства государства в экономику и государственной собственности»^{1271}. Неудивительно, что неудачи коммунистического строя регулярно использовались сторонниками либеральной глобализации, гибких рынков труда, свободной торговли и твердой валюты для опровержения критики, направленной в их адрес; в 2000 году колумнист газеты «Нью-Йорк Таймс» Томас Фридман высокомерно завершил атаку на антиглобалистов, выступавших в Сиэтле[886], приведя исторический пример: «Существует слишком много [профессиональных] союзов и активистов, желающих быстрого устранения глобализации: надо всего лишь воздвигнуть несколько стен [то есть торговых ограничений] и научить жизни всех, кто с этим не согласен. Уже была на свете страна, в которой предприняли такую попытку. В ней всем была гарантирована работа, рынок защищен и всех учили, как жить. Эта страна называлась Советский Союз. Так вот, она плохо кончила»^{1272}.

Сторонники либерального капитализма, распространенного в 1990-е годы, не только использовали коммунистический опыт для доказательства того, что свободный рынок является экономической необходимостью; они также настаивали, что такой капитализм является более моральным строем, нежели коммунизм. Фукуяма в своей книге «Конец истории и последний человек» (1992) особенно акцентировал этот аспект. Он настаивал, что все люди — мужчины и женщины — нуждаются в уважении к личности и признании (тимосе) и только либеральная демократия способна гарантировать эти блага всем и каждому в равной мере. Следовательно, Фукуяма предлагал либеральную романтическую альтернативу марксистскому варианту романтизма. Люди становились более счастливыми не от того, что вовлекались в творческий коллективный труд, свободный от рыночных потрясений, а оттого, что могли свободно самовыражаться и получать признание со стороны окружающих^{1273}.

Тезис Фукуямы соответствовал духу времени. Теперь считалось, что капитализм — это не только неизбежное зло, но и моральное добро. Он унаследовал революционный ореол от дискредитированного коммунизма, решая проблемы равенства и завершая глобальную гражданскую войну. Новый, высокотехнологичный капитализм, свободный от устаревшей иерархической производственной цепи, создавал общество, «пестрое» в политическом и культурном отношении. Он не обходился без экономического неравенства, но такое неравенство значило немного и вело к большему богатству, которое могло помочь каждому. Истинными врагами равенства были не надменные плутократы, а черствые бюрократы, высокомерно относившиеся к простому человеку.