Красный гаолян

Дедушка наклонился над каном, чтобы одеть вторую бабушку. Каждый раз, когда он касался её кожи, Ласка внезапно громко вскрикивала и начинала что-то бессвязно бормотать, как несколько лет назад, когда золотистый хорёк навёл на неё морок. Придерживая её трепыхавшиеся руки, дедушка натянул штаны на омертвевшие грязные ноги.

Дядя Лохань вернулся и сообщил:

— Хозяин, я сходил к соседям и взял у них телегу. Надо их обеих увезти.

Дядя Лохань вопросительно посмотрел на дедушку, и тот покивал. Тогда дядя Лохань взял два одеяла, выбежал во двор и постелил их на телегу.

Дедушка поднял Ласку, придерживая под коленками и за шею, словно бы бесценное сокровище, бережно переступил через порог прихожей, прошёл по двору со следами японских солдат и вышел через выломанные ворота к телеге, развёрнутой в юго-восточном направлении. Дядя Лохань впряг в телегу мула, а второго мула, у которого весь круп был в кровоподтёках, привязал сзади. Дедушка уложил на телегу вторую бабушку, которая не переставала вскрикивать и смотрела перед собой. Устроив Ласку поудобнее, он повернулся и увидел, как дядя Лохань, весь в слезах, несёт на руках тельце маленькой Сянгуань. Дедушка ощутил, как его горло сжимает клещами огромная рука. Слёзы стекали в носоглотку, он резко закашлялся, почувствовал приступ дурноты, схватился рукой за оглоблю, обернулся и увидел, как изумрудный диск солнца накатывает на него с юго-востока словно огромное колесо.

Дедушка взял на руки маленькую тётю и, опустив голову, посмотрел на сведённое от боли личико. Из его глаз покатились жгучие слёзы.

Он положил трупик девочки у обездвиженных ног Ласки, потянул одеяло за уголок и накрыл личико с застывшей на нём гримасой ужаса.

— Хозяин, садитесь! — велел Лохань.

Дедушка безучастно уселся с края, свесив ноги.

Дядя Лохань потянул за уздечку, и чёрный мул потихоньку двинулся с места. Несмазанные колёса громко заскрипели, потом хрустнули, и телега тронулась, покачиваясь. Они покинули пределы деревни, выехали на дорогу и повернули на запах гаолянового вина из нашей винокурни. Дорога между деревнями была очень ухабистой, телега затряслась сильнее, колёса скорбно взвизгивали, словно издавали последний в жизни крик. Дедушка развернулся и закинул обе ноги на телегу. Под эту тряску Ласка вроде как заснула, но тёмно-серые глаза оставались широко открытыми. Дедушка поднёс руку к её носу и успокоился, только, ощутив слабое дыхание.

Когда несчастная телега выехала на равнину, небо над головой казалось бескрайним морем, чернозём — материком, а редкие деревеньки-дрейфующими островами. Дедушка сидел в телеге, и всё вокруг ему казалось зелёным.

Что же до нашего большого чёрного мула, то упряжь оказалась для него слишком тесной, а телега — слишком лёгкой. Ему хотелось бежать, но дядя Лохань натягивал узду в его пасти, отчего мул ужасно обижался и нарочно высоко вскидывал копыта.

Дядя Лохань ворчал себе под нос:

— Вот ведь скоты… Нелюди… По соседству всю семью убили… хозяйке живот вскрыли… ребёночек, что только-только оформился, лежит сверху… Грех-то какой… А плод этот — как мышонок без шкуры… В котлах моча плещется… вот же скоты…

Дядя Лохань разговаривал сам с собой. Возможно, он и знал, что дедушка его слышит, но не поворачивал головы. Он крепко ухватился за хомут, не давая мулу воли, и тот встревоженно размахивал хвостом, словно бы обметая оглобли. Второй мул, что шёл за телегой, понурил голову, и непонятно было, какое выражение преобладает на его длинной морде: злость, стыд или отчаяние.

6

Отец чётко помнил, что телега, на которой к нам домой привезли вторую бабушку и труп его сестрёнки, добралась до нашей деревни к полудню. Тогда дул сильный северо-западный ветер, на улицах пыль стояла столбом, а на деревьях шуршала листва. Воздух был сухим, и у отца шелушились губы. Когда он увидел, что на околице появилась длинная телега, в которую запряжён один из чёрных мулов, а второй тащится позади, то пулей помчался поздороваться. Он заметил, что дядя Лохань ковыляет, прихрамывая, а колёса телеги вращаются с трудом. В уголках глаз мула, дедушки и дяди Лоханя образовалась корочка, похожая на воробьиный помёт, а на неё налип слой серой пыли. Дедушка сидел в телеге, сложив руки перед грудью, как глиняный божок. При виде всего этого отец не рискнул открыть рта. Он отбежал метров на двадцать от телеги и своим носом, а точнее, не совсем носом, а чем-то сродни чутью у животных уловил исходивший от телеги недобрый дух. Отец помчался домой и, задыхаясь, крикнул бабушке, мерившей шагами комнату:

— Мам, мам! Названый отец вернулся! Мул тащит телегу, в ней труп! Названый отец сидит в телеге, дядя Лохань ведёт мула, а за телегой привязан ещё один мул.

Когда он закончил свой доклад, бабушка изменилась в лице, замялась ненадолго, а потом выбежала на улицу вслед за отцом.