Красный газ

– Слушаюсь, Константин Устинович. – Чебриков поспешно встал и пошел к лифту.

– А что касается этого… – пожевал губами Черненко, заранее предвкушая, какую мину он подложит сейчас Горячеву, – здоровья товарища Андропова, то мы все верим нашим врачам. Но, это самое… вряд ли доктора позволят Юрию Владимировичу лететь в Уренгой на открытие газопровода. Да и мне тоже – стар уже, эмфизема легких, а там морозы собачьи. Так вот, это самое… не полететь ли вам в Уренгой во главе правительственной делегации, а? – И Черненко впервые за все это время прямо взглянул Горячеву в глаза. И взгляд его был чист, мягок и доброжелателен. – Вы у нас самый молодой…

Горячев все понял. Но улыбнулся как ни в чем не бывало:

– Конечно, я полечу. Если товарищ Андропов меня направит… – И вдруг стремительно встал, всматриваясь в глубь коридора.

Там, в глубине коридора кремлевской больницы, врачи осторожно везли по паркетному полу кровать с капельницей. На кровати под простыней лежал Андропов. Горячев поспешно и негромко сказал:

– Товарищи, прошу встать. Это Юрий Владимирович.

22

«Не курить! Пристегнуть ремни!» – вспыхнуло табло. Зигфрид Шерц испуганно выглянул в иллюминатор и одновременно почувствовал животом, что самолет резко идет на снижение. Какого черта? Ведь до Тюмени еще три часа лету!

За толстым стеклом иллюминатора было ослепительное солнце, внизу, под самолетом, – заснеженная, белая Россия с редкими проплешинами Уральских гор и серой щетиной припорошенной снегом тайги. Но Зигфриду было плевать на этот пейзаж. Черт их знает, этих русских! Может быть, какой-нибудь пьяный механик сделал что-то не то, у самолета разгерметизировался бензобак и они вот-вот взорвутся?! Или навигационные приборы отказали, как у того корейского авиалайнера?! Или все пилоты пьяные, он же видел командира при посадке – нос красный, явный алкаш, – и сейчас он просто шлепнет самолет о землю!..

Зигфрид знал, что у него аэрофобия и что скорее всего он зря паникует, но, с другой стороны, почему они так стремительно идут на посадку? Почему ничего не объявляют по paдио? И стюардесса Нюра не появляется на его вызов! Ведь он же летит в первом классе! Два года назад русские, слава Богу, решились в бесклассовом советском обществе ввести хотя бы в самолетах первый и второй класс. Не ради Зигфрида, конечно, а ради себя, начальства, чтобы не летать в одном помещении со своим народом. Как смеясь говорил ему об этом сын Брежнева Юрий: «Мы слуги народа, а слуги должны быть отдельно от хозяина!» Но что первый класс, что второй – хамство тут всеклассовое, он уже три минуты жмет на кнопку вызова стюардессы, а стюардессы нет! И раз ее нет даже по вызову единственного пассажира салона первого класса, значит, ей не до пассажиров – летчики пьяные! Господи, сделай что-нибудь! Какого черта он полетел один, когда его московская секретарша-любовница Таня и министр Дыньков свалились в гриппе?! И разве не был их грипп предупреждением ему – не лететь! Что у него за дурацкая манера всегда лезть наперекор судьбе?! Этим летом полез в Бермудский треугольник, хотя чуть не все яхтсмены Палм-Бич во Флориде предупреждали его о штормовых ветрах и силе Гольфстрима в этом районе. А он полез! Как же! Ему же нужно было показать свою удаль сибирским гостям: Богомятову, Салахову и Розанову! Он их за свой счет привез из Москвы во Флориду и устроил им турне по островам Карибского моря на своей яхте «Dreamboat». И конечно, в тридцати милях от Багамских островов вдруг задымил и вышел из строя навигационный компьютер. Но там, у Багам, хоть что-то зависело от нею самого, там он мог сам бороться за жизнь, и он довел свою «Dreamboat» до острова, на одном двигателе, но довел! А что делать тут? На кой черт ему это открытие газопровода и все миллионы, которые он получите этой «стройки века», если сейчас, в эту минуту, они падают, падают, падают!.. Посреди России, в тайгу, в сибирский снег…

– Вниманию пассажиров! По метеоусловиям Сибири Тюмень закрыта. Наш самолет совершил посадку в столице Удмуртской автономной республики городе Ижевске. Температура за бортом минус 24 градуса по Цельсию. Просьба к пассажирам: оставаться на своих местах до полной остановки самолета. Дополнительная информация о полете будет передана по радио в аэровокзале.

«Так вот в чем дело, – перевел дух Зигфрид. – Тюмень закрыта, и поэтому сели в каком-то Ижевске! Но ведь можно было сказать, черт возьми, можно было раньше сказать! Вечно у этих русских все через пень-колоду! Не страна, а какое-то гигантское сафари: всем на все наплевать, народ озлоблен так, что, если ты в дубленке входишь в метро или автобус, они тебя едят глазами и, кажется, вот-вот морду набьют. Дубленка для них – знак классового отличия, то есть либо ты „интеллигент паршивый“, либо „спекулянт недобитый“… И это в Москве! А представляю, что делается здесь, в этой – как она сказала? – Удмуртии… Ага, вот она, стюардесса, Нюра толстозадая! Появилась, и на лице еще эдакая недовольная гримаса!»

– В чем дело?