Красный и белый террор в России. 1918–1922 гг.

В начале 1920 года ситуация стала меняться. С одной стороны, были, несомненно, военные победы над армиями Колчака и Деникина, с другой — экономика военного коммунизма терпела крах: казарменная регламентация, реквизиции не способствовали росту производительности труда. Назовем лишь несколько цифр, свидетельствующих о крушении этой политики. Годовая потребность страны в хлебе исчислялась тогда примерно в 744 млн. пудов. В 1918–1919 гг. было собрано 107,9 млн. пудов хлеба и зернофуража, в 1919–1920 гг. — 212,5 млн. пудов, в 1920–1921 гг. — 367 млн. пудов. Обеспечить республику необходимым количеством хлеба продразверстка не смогла. Национализация промышленности привела к тому, что «в 1919 г. на территории Советской республики не дымилось ни одной домны. Мы жили тогда, — говорил А. И. Рыков, — исключительно за счет того металла, который мы унаследовали от старого режима»[218]. Единственное, что в те годы увеличивалось, — это численность управленческого аппарата. В 1920 г. в Москве и Петрограде служащие составляли около 40 % работоспособного населения[219].

Многие из правителей России тогда понимали гибельность и неэффективность политики военного коммунизма. H. Н. Суханов, экономист, арестованный в 1930 г. по обвинению в «меньшевизме», подтверждал в своей автобиографии неприятие «якобинской диктатуры большевиков». В начале 1920 г. он был вместе с Троцким на Урале и доказывал ему важность немедленной отмены продразверстки. «Троцкий оспаривал мои положения, — писал Суханов, — и резюмировал такого рода беседы в смысле, что своей продовольственной политики партия менять не собирается. Впоследствии оказалось, что именно в это время Троцкий по телеграфу с Урала выступил с проектом введения нэпа и во время кампании против него, в одном из партийных заседаний, демонстрировал соответствующую телеграфную ленту»[220]. Попытка либерализации экономических отношений в начале 1920 г. потерпела неудачу: на IX съезде РКП(б) был взят курс на дальнейшую милитаризацию страны, и военно-коммунистическая политика достигла тогда своего бесславного апогея. Но, вероятно, в плане возможных послаблений политики следует рассматривать и предложение Дзержинского, поддержанное ВЦИК и Совнаркомом, об отмене расстрела по приговорам ВЧК и местных ЧК. Комиссия в составе Дзержинского, Каменева и Троцкого подготовила это решение, вступившее в силу 17 января 1920 г.[221] Право расстрелов оставалось за ревтрибуналами.

По официальной версии, запрет на чекистские расстрелы действовал до 28 мая 1920 г., когда они вновь были начаты в связи с советско-польской войной. И. К. Ксенофонтов 29 мая подписал приказ всем губЧК «арестовать опасных и вредных лиц польской национальности и объявить их заложниками, представив списки ВЧК». На основании этого приказа расстрельное право получили 16 губернских ЧК из 51. Еще 8 ЧК было это разрешено делать с санкции ВЧК[222]. Критерий их выбора зависел, по всей вероятности, не от близости фронта, а важности территорий, нестабильности в них обстановки и других обстоятельств.

29 июля 1920 г. Ленин утвердил новый список членов коллегии ВЧК из 12-ти человек: Дзержинский, Ксенофонтов, Петерс, Лацис, Менжинский, Ягода, В. А. Аванесов, М. С. Кедров, В. Н. Манцев, Ф. Д. Медведь, С. А. Мессинг, В. С. Корнев. В сентябре сотрудники ВЧК были приравнены к военнослужащим действующей Красной Армии. 4 ноября 1920 г. ВЦИК подтвердил, что в местностях, объявленных на военном положении, ЧК имеют расстрельные права[223].

В течение всех лет гражданской войны происходило увеличение числа концлагерей и лагерей принудительных работ, тюрем и тюремных больниц. Они создавались на основе постановлений Президиума ВЦИК РСФСР (11 апреля 1919 г.) и инструкции о лагерях принудительных работ (12 мая 1919 г.). Их организацией занимались в губерниях и уездах чекисты, затем они перешли в ведение отделов управления исполкомов[224]. На 1 ноября 1920 г. в лагерях принудительных работ, по неполным данным, находилось 16 967 заключенных, в том числе за контрреволюцию — 4561; саботаж — 255; спекуляцию — 2969; преступления по должности — 2036; дезертирство из армии — 2885; дезертирство от трудовой повинности — 509; уголовники — 3563; заложники — 189. Среди них рабочих и служащих — 5768; крестьян — 6616; домовладельцев — 510; торговцев и владельцев фабрик — 1782; помещиков — 848; священнослужителей — 255 и др.[225] Эти данные свидетельствовали о том, что среди заключенных преобладали рабочие и крестьяне, что более четверти заключенных были репрессированы по политическим мотивам. Их положение в лагерях и тюрьмах было тяжелым. Начальник секретного отдела ВЧК Т. П. Самсонов докладывал Дзержинскому о посещении в начале января 1921 г. Лефортовской и Бутырской тюрем: «В камерах грязь, сырость, вонь, испарения и, главное — дым, абсолютно не дающий возможности дышать… Арестованные жалуются на плохое питание и отсутствие книг… Так обращаться дальше с живыми людьми и содержать их в таких условиях нельзя; это преступление»[226].