Красный камень

Достойней прозвучали бы слова: - Вы посмотрите на моих детей. Моя былая свежесть в них жива, В них оправданье старости моей.

И, подумав, продолжал: - Да, вероятно, в этом подлинный смысл бытия... Он взял у меня из рук томик и огрызком карандаша поперек первой страницы написал: "Лупья, 7 октября 1925. В последний день пути". И возвратил мне томик: - На память... Мне он больше не понадобится. Он писал без очков, и надпись вышла кривая, с неровными буквами. Я бережно завернул книжечку в то, что когда-то было носовым платком. - Спасибо за подарок, но... он перестанет быть мне дорог, если вы не поборете своего дурного настроения... Сегодня мы переночуем здесь, завтра утром... Вероятно, я не был очень уверен в том, что будет завтра утром. Канищеву легко удалось перебить меня: - Набейте-ка мне трубку... Кажется, есть еще щепотка табаку. Вот уж воистину будет трубка мира... трубка умиротворения.

9. Все возвратить ты можешь многократно!

Когда я набивал трубку, взгляд мой упал на шапку Канищева, лежавшую у наших ног. В ее подкладку была воткнута игла с намотанной на нее длинной ниткой. Идея, может быть, и несбыточная, но показавшаяся мне почта гениальней, осенила меня. Я веял эту нитку и сплел втрое, к концу прикрепил загнутую иголку. Я был совершенно уверен, что, привязав эту лесу с крючком к длинному пруту, получу удочку. Поплавок был сделан из сухой сосновой шишки. Для наживки я разжевал кусок бумаги, и со всем этим отправился к реке. Крючок с приманкой заброшен. Удилище крепко, как самая большая и последняя драгоценность, зажато в дрожащих руках. Вокруг нет ничего, кроме дремучего леса, брусники и медвежьих следов. Но, вероятно, именно потому, что нет никаких средств перебраться через широкую, быструю реку, она кажется мне рубежом, предательски отгораживающим нас от жилья, от людей, от жизни. Это ощущение так сильно, так реально, что я уже отчетливо вижу на другом берегу вьющийся над макушками елей синеватый дымок костра или избы. Мне чудится даже, что я чувствую тепло этого дыма, слышу его милый запах. Чтобы отделаться от галлюцинации, с досадой опускаю взгляд на поплавок. Набираю воду в нашу единственную кружку и с трудом расправляю затекшие ноги. И тут же рука моя, держащая кружку, опускается, вода льется мне на ноги. Я готов закричать от досады. Дымок по-прежнему стоит у меня перед глазами. Только этого не хватало - бредить наяву!.. Стиснув зубы, снова наклоняюсь к воде. Но помимо воли взгляд исподтишка следит за дымком. Под ударами ветра его сине-серая струйка волнуется, трепещет, то стремительно взлетает вверх, то стелется над вершинами леса. Отворачиваюсь и лезу вверх по обрыву. Стараюсь думать только о том, чтобы не потерять удочку. Но, взобравшись наверх, я не могу совладать с собою и оглядываюсь. Дым стал еще гуще, он еще веселее навивается к небу. Я не выдерживаю и, к изумлению Канищева, бросив драгоценную удочку, складываю ладони рупором и что есть силы кричу: - Ого-го!..