Красный камень (сборник)

- Его нужно свезти в сумасшедший дом! - кричал возмущенный ресторатор. - Где это видано? Он взорвет ресторан. Это - социалист! Мало им Собора богоматери - они хотят теперь пустить на воздух частные заведения. Полицию сюда!..

Но не успел он привести в исполнение свою угрозу, как, надышавшись перцем, принялся немилосердно чихать.

Когда чиханье прекратилось, Юннэ хотел было снова наброситься на своего бывшего слугу, но тот весело воскликнул:

- Довольно, метр! Три стакана и перечница - франк. Три жиго - для меня, для Маринони и для вас - три франка. Остается еще франк на вино. Кутим, господа! Сегодня я угощаю.

- Ты, право, нездоров, - покачал головой Маринони.

- Здоров, как вол, как два вола!..

- Но что все это значит?

- Неужели не понимаете? Ведь это как раз то, чего не хватало Папену.

- Ну, метр Юннэ, - примирительно сказал итальянец, - я ничего не понял, но, вероятно, он опять что-нибудь придумал. Это голова! - Он одобрительно постукал своего мастера по лбу. - И вы напрасно выставили его тогда на улицу. Поверьте, у вас был бы теперь самый механический или самый электрический ресторан во всем Париже.

- Да, и порядочные люди боялись бы ко мне зайти. Слуга покорный! Предпочитаю своими руками, без машины, поворачивать вертел и жарить котлету на самой обыкновенной плите. В кухне ваша техника ни к чему.

- Как сказать, как сказать, сударь! - пробормотал Маринони, запихивая в рот кусок жаркого. - Я все же выпью за механическую кухню.

- А я за газ! Только за газ, господа мои! - воскликнул Ленуар.

Ему было весело - так весело, как бывало только в детстве и как еще ни разу не было здесь, в Париже. Ни разу за все десять лет парижской жизни.

5

Странная жизнь началась для Ленуара. Его почти совершенно перестала интересовать работа в мастерской. К неудовольствию Маринони, за несколько последующих лет работы Жан не принес ни одного изобретения.

Бианка тоже имела основания сердиться на своего друга. Он стал ходить небрежно одетым и почти перестал бриться. За столом у Маринони, к которым Жан перешел на пансион, его мысли витали неизвестно где; когда ему задавали вопросы, то становилось ясно, что он ничего не слышит и не видит вокруг себя.

В течение года Ленуар был постоянным посетителем контор нотариусов и стряпчих. Не обладая набитым кошельком, не имея коляски с гербом, он принужден был сносить высокомерие стряпчих, хамство писцов…

Но, поставив себе целью добиться необходимых сведений, он терпел все.

Старательно собирая материалы, Жан бережно хранил их. Теперь на его рабочем столе не было больше ни элементов, ни банок - их заменили груды бумаг. Обрывки записей, вычислений, чертежи и наброски - все это нарастало горой и покрывалось пылью.

Жан был так увлечен своей никому не понятной работой, что весьма равнодушно отнесся к разразившемуся страшному кризису.

Страна переживала трудные времена. Цены на продукты питания росли. Из-за неурожая Франция осталась без собственного хлеба, а ввоз английского зерна был запрещен. Во всей стране происходило глухое брожение. Оппозиционная буржуазия требовала избирательной реформы. Она хотела получить большинство в палате и свергнуть министерство биржи. Парижанам было не до гальванопластики. Мастерская Маринони почти перестала получать заказы, Средства старика иссякли. Он не знал покоя в поисках заказчиков и кредиторов, а Ленуар все бегал по нотариусам, тратя последние деньги на справки, сути и смысла которых никому не хотел сообщать.

И тут старый итальянец восстал. Он даже поставил вопрос о разрыве.

Такая решительность отрезвила Ленуара. Он нехотя занялся делами мастерской.

Наступивший сорок восьмой год не принес облегчения. На политическом небе сгущались тучи. В ответ на требование реформ правящая клика финансистов и крупных предпринимателей отвечала захватом новых экономических позиций. Мелкие торговцы один за другим «вылетали в трубу». За ними следовали содержатели небольших предприятий.

По вечерам Маринони возвращался из «Холостого парижанина» все более возбужденный, а однажды, 21 февраля, бегая по комнате, он взволнованно размахивал руками, ерошил волосы и бубнил что-то себе под нос. Наконец, подбежав к столу, он стукнул по нему кулаком и закричал:

- Черт возьми, правительство берет на себя слишком много! Я приехал во Францию вовсе не для того, чтобы поддерживать расправу французских корпусов над итальянскими патриотами. Довольно с нас и австрийцев! - Он снова забегал по комнате. - Я всегда считал, что французская политика - дело самих французов. Но теперь - извините! Если вы, господин король, считаете себя вправе навязывать ваши желания моему народу, так уж позвольте и мне немного вмешаться в ваши дела. Разрешите и мне сказать: нам надоело министерство Гизо!

- Потерпите, Маринони, - спокойно возразил Ленуар. - Король сменит министров. Все придет в порядок. Не стоит нам с вами путаться в это дело.

Но Маринони потряс сухоньким кулаком:

- Ну нет, не так-то просто! Когда у Маринони зачесались руки…

- У нас есть более насущные дела, чем участие в бунтах парижских рабочих, - пренебрежительно бросил Ленуар.