Красный корсар

— Прошу прощения, мистер Гарри, но будь я проклят, если поверю в это. Вот Гвинея — всего-навсего негр и, значит, не слишком подходящий собутыльник для белого человека, но знаете, я двадцать четыре года любуюсь на его черную рожу, мои глаза привыкли к этому цвету, и теперь он меня устраивает не хуже любого другого. К тому же в море, да еще в темную ночь, разницу и не разглядишь. Вы, мистер Гарри, мне еще не надоели, и из-за какой-либо ерунды мы с вами не разойдемся.

— Тогда откажитесь от своей привычки брать то, что тебе не принадлежит.

— Ни от чего я не откажусь. Ни один человек в мире не скажет про меня, что я сошел с палубы, пока на бимсах 36 остается хоть одна доска. И разве я могу отказаться от своих прав? Да и что случилось? Из-за чего созывают всю команду поглазеть, как наказывают старого матроса? Вы дали бездельнику рыбаку, который никогда не побывал в более глубокой воде, чем та, где можно закинуть его удочку, дали ему, говорю я, блестящую монетку только за то, что ненадолго воспользуетесь его шлюпкой ночью или, может быть, захватите и утро. Ну, а что делает Дик? Он говорит про себя: «Это слишком много», и высматривает среди рыбачьих лодок такую, что стоит этих денег. Деньги можно проесть, а еще лучше — пропить. Поэтому их нельзя выбрасывать за борт, как золу из камбуза. Готов держать пари, что у владельцев этого ялика и той шлюпки матери — двоюродные сестры и что ваш доллар пойдет на табак и выпивку для всей семьи. Словом, никого я не обидел и ничего дурного не сделал.

Уайлдер досадливо отмахнулся и, чтобы дать Фиду время выполнить приказание, медленно двинулся вдоль берега. Фид никогда не спорил против ясного и точного приказа, хотя и не прочь был иногда помешкать с исполнением. Поэтому он возвратил уведенную им лодку на место, однако дал себе волю и немного поворчал. Когда справедливость была восстановлена, Уайлдер сел в лодку, приведенную негром, и, видя, что его спутники уже сидят на веслах, велел им грести через гавань, но производить как можно меньше шума.

— Той ночью, когда я вез вас в Луисбург на разведку, — сказал Фид, засовывая левую руку эа пазуху, а правой налегая на легкое весло так сильно, что лодочка быстро скользила по воде, — мы обвязали не только весла, но даже языки. Когда действительно надо заткнуть гребцам рот, я слова не скажу против этого. Но я из тех, кто считает, что язык нам дан, чтобы говорить, так же, как море — чтобы на нем жить, и потому всегда поддерживаю разумный разговор в трезвой компании… Гвинея, черт тебя побери, куда ты тянешь лодку? Остров же там, а ты гребешь прямо на церковь!

— Навались на весла! — прервал его Уайлдер. — Идите вдоль судна.

Они как раз проплывали мимо корабля, который отошел от пристани на якорную стоянку и на котором, как подслушал молодой моряк, миссис Уиллис с прелестной Джертред должны были отправиться в далекую Каролину. Пока шлюпка скользила вдоль судна, Уайлдер при тусклом свете звезд окинул его взором опытного моряка. От его наблюдательности не ускользнуло ничто: ни корпус, ни мачты, ни оснастка. Когда же они миновали корабль и все слилось в темную бесформенную массу, он оперся подбородком о борт лодки и задумался. На этот раз Фид не стал прерывать его размышления, ибо полагал, что они касались морских дел, которые в его глазах носили священный характер. Сципион, как всегда, молчал. Так прошло несколько минут. Наконец Уайлдер внезапно очнулся и отрывисто произнес:

— Большое судно! Его не так просто догнать.

— Это уж как придется, — с готовностью отозвался Фид. — Если он поставит паруса и ветер будет попутный, даже королевский крейсер измотается, прежде чем сблизится с ним настолько, чтобы можно было забросить абордажные крючья, но, если бы его затерло, когда он идет круто по ветру, я бы взялся напасть на него с наветренной стороны.

— Друзья, — прервал Уайлдер, — теперь вам пора узнать кое-что насчет моих планов. Больше двадцати лет мы служили вместе и, можно сказать, были однокашниками. Я был еще совсем ребенком, Фид, когда ты привел меня к своему капитану, и ты не только спас мне жизнь, но и помог стать офицером.

— Да, да, мистер Гарри, вы были тогда не очень-то объемистым грузом и не нуждались в капитанской койке, вам хватало и короткого гамака.

— Я у тебя в большом долгу, Фид, за твое благородство и, должен добавить, за твою неизменную преданность мне с тех пор.

— Это верно, я твердо гнул свою линию, мистер Гарри, и не отпускал своих крючьев, хоть вы частенько грозились списать меня на берег. Что до Гвинеи, то для этого парня с вами всегда хорошая погода, какой бы ни дул ветер; а вот между нами легко поднимается шквал, вы и сами это видели из нашего небольшого спора насчет лодки…