— Нет, слава богу, на этот раз работа была механической, — ответил Добрик. В его словах не было иронии. Данное выражение нередко употреблялось в центре связи, когда речь шла о шифраторах. — Наши специалисты до сих пор пытаются разобраться в высказываниях американского президента. Политическое отделение будет биться над ними несколько часов — а может быть, и дней; и, готов поспорить, к работе подключат психиатров.
Зайцев натянуто усмехнулся. Вероятно, оживленную переписку московских психологов и резидентов в Америке читать будет очень интересно — а сотрудники центра связи не упускали случая ознакомиться со всем, что позволяет скрасить однообразную рутину дежурств.
— Остается только гадать, как подобные люди оказываются во главе крупнейших мировых держав, — заметил Добрик, поднимаясь из-за стола и закуривая сигарету.
— По-моему, это и есть то, что называется демократическим процессом, — ответил Зайцев.
— Ну, как бы там ни было, ничто не сравнится с «коллективной волей народа», которую он выражает через нашу любимую партию.
Несмотря на насмешливый тон, которым были произнесены эти слова, Добрик являлся убежденным коммунистом, как, разумеется, и все, кто находился в этом здании.
— Ты совершенно прав, Коля. В любом случае… — Взглянув на настенные часы, Зайцев увидел, что до окончания ночной смены оставалось еще шесть минут. -…Товарищ майор, дежурство принял.
— Благодарю вас, товарищ майор.
С этими словами Добрик направился к выходу.
Усевшись в кресло, еще хранящее тепло ягодиц Добрика, Зайцев расписался в журнале дежурств, отметив время. Затем он вытряхнул пепельницу в мусорное ведро — Добрик, похоже, никогда не утруждал себя этим, — и начал новый трудовой день. Процесс передачи дежурства происходил на полном автомате. Зайцев почти не знал Добрика; их знакомство ограничивалось лишь краткими встречами по утрам в начале его смены. Для Олега Ивановича оставалось непостижимой загадкой, почему кто-то добровольно вызывался работать в ночные смены. Но, по крайней мере, Добрик никогда не оставлял после себя стол, заваленный недоделанной работой, что давало Зайцеву несколько минут, чтобы прийти в себя и мысленно настроиться на работу.
Однако сегодня эти несколько минут лишь вызвали из памяти образы, которые, похоже, упрямо не желали уходить. Поэтому пока Олег Иванович, закурив первую сигарету за день, раскладывал на металлическом столе бумаги, его мысли находились совсем в другом месте, занимаясь тем, о чем он пока что не хотел ничего знать.
В десять минут второго шифровальщик принес папку.
— Товарищ майор, из вашингтонского центра.
— Спасибо, — кивнул Зайцев.
Взяв папку, он раскрыл ее и начал листать сообщения.
«Ага, — думал он, — этот Кассий снова передал информацию…» Да, опять важные данные из политической жизни Соединенных Штатов. Зайцеву не были известны ни лицо, ни настоящая фамилия человека, скрывавшегося под кличкой Кассий, однако он знал, что речь идет о помощнике влиятельного американского политика, возможно, даже сенатора. Этот агент поставлял высококачественную разведывательную информацию из политической сферы, позволявшую сделать вывод, что он имел доступ к конфиденциальным сведениям. То есть, сотрудник высокопоставленного американского политического деятеля работал на Советский Союз. Причем работал бесплатно, следовательно, по идеологическим мотивам, что делало его просто неоценимым.
Ознакомившись с сообщением, Зайцев порылся в памяти, отыскивая, кому нужно будет его переправить… Точно, на четвертый этаж, полковнику Анатолию Григорьевичу Фокину, сотруднику первого (политического) отдела Первого главного управления.
А в это время за пределами Москвы полковник Илья Федорович Бубовой сходил по трапу с борта самолета, прилетевшего утренним рейсом из Софии. Для того, чтобы успеть на него, ему пришлось встать в три часа ночи и ехать в аэропорт на посольской машине. Вызов в Москву поступил от Алексея Рождественского, с которым Бубовой познакомился еще несколько лет назад. Рождественский оказался настолько любезен, что вчера лично связался с Бубовым, заверив его в том, что в предписании явиться в центральное управление нет для него ничего нежелательного. Совесть у Ильи Федоровича была чиста, и все же отрадно было услышать подтверждение этого. Работая в КГБ, никогда нельзя быть ни в чем уверенным. Подобно ученикам, идущим в кабинет директора школы, офицеры, вызванные в центральное управление, все до одного испытывали неприятный холодок в груди. В любом случае, Бубовой тщательно завязал галстук, а его добротные ботинки были начищены до блеска. Он был не в форме, поскольку его работа в качестве резидента софийского отделения формально считалась секретом.