Красный лик: мемуары и публицистика

Но вот снизу я увидал, что публика на балконе поднялась и медный оркестр Гемпширского полка заиграл «Боже, спаси короля». Медные звуки лились победоносно в ночной тишине, и только ночная птица, беззвучно работая мягкими крыльями, торопилась скрыться от них…

«Боже, спаси нашего короля, – пели трубы, – спаси императора полмира, властелина Индии, хозяина старой весёлой Англии…»

Рослые бритые солдаты отлично выдували свои торжественные звуки, а потом, в виде любезности к русским, – раздались звуки: «Коль славен наш Господь в Сионе…».

Там – король, его величество, олицетворение, персонификация страны; здесь – обращение к Божеству… Спаси и помилуй, потому что нельзя же играть «Боже, царя храни»… Царя деловито расстреляли недалеко отсюда, в каких-нибудь ста, полутораста шагах, в доме Ипатьева…

Англичане могут играть, а русские должны помолчать…

* * *

Из шантанного Харитоновского сада выйти – на площади, конечно – церковь. А немного поодаль, окружённый высоким забором, мрачный и неосвещённый, высится на площади, на углу, лицом к церкви – знаменитый дом Ипатьева…

В Ипатьевском монастыре началась, в Ипатьевском доме кончилась династия Романовых… Долой всякие «теории вероятностей»!.. События происходят в мире не случайно, а какими-то сериями… И в этой загадочной связи – замётаны между собой и Ипатьевский дом, принадлежащий не то самому, не то его родственникам – петербургскому военному профессору химику Ипатьеву, и Ипатьевский монастырь, основанный предками Бориса Годунова, татарским мурзой Четом, перешедшим в православие и, основывая Евразию, честно служившим Москве…

Бывал я и в Ипатьевском монастыре неоднократно… Так и видишь широкие вольные просторы волжского разлива, и на фоне голубых вод из-за белых монастырских стен с бойницами в два-три этажа – глядят старые, синеватые, стозвонные разлапые кедры… Золото глав, фигурные очертания колоколен крепко вяжутся с круглыми пролетающими облаками…

Началось в Ипатьевском монастыре у св. чудотворной Фёдоровской иконы Божьей Матери, кончилось – в доме химикуса, на площади, правда – против церкви, но и против шантана. Вероятно, звуки шантана доносились и в дом Ипатьева – когда там сидел Государь…

* * *

Золототканое посольство, коленопреклонение, восстановление царя на вдовеющем престоле Москвы. Правда, звали молодого Романова и «воровским царём», за то что Филарет с перелётами путался да помалкивал…

Была честь…

Пришла революция – и с ней вместе пришло невероятное шельмование. В революции – не «его величество народ» сменил «его величество» царя, а на последнего опрокинулись ушаты грязи.

– Дневник Распутина! Связь с царицей! – слыхал я крики на Невском в апреле месяце 1917 года, когда доблестная армия валила рядами с музыкой и подсолнухами приветствовать додумавшуюся Думу…

Мне рассказывало одно лицо, бывшее в Ставке, что непосредственно вслед за отречением, на вокзале, когда уезжал Государь, выстроились кучкой, кроме военных, ещё и разного звания штатские люди:

– То были поставщики мяса, овощей и проч. и проч. – боявшиеся, что пропадут их деньги, и поэтому требовавшие их с Государя…

– В Тобольске комитет потребовал, чтобы с царя и его сына были сняты погоны…

В революции не было ничего от степенной русской важеватости Ипатьевского монастыря; в ней был пьяный визг Харитоновского шантана.

* * *

Десять лет прошло с той ночи; десять лет.

Железный процесс истории – неумолимо ткёт своё покрывало. И покрывало его – связь с прошлым.

Идёт мелкая, капиллярная работа. Воспоминания, над которыми так смеются советские писатели; сравнивание; гнёт, хуже которого не сыскать; душу пронзающее, густое, как топорный дух, – безбожие; рассказы военных, вспоминающих славные походы; осточертевшее всем хамство – всё это образовывает прочную грануляционную ткань, облекающую историческую рану…

Правда – по-прежнему – слышны шантанные звуки над местом убоя царя – но их никто не считает всерьёз. Только церковь, молчаливая тогда под зелёными лунными лучами, – вырастает теперь в огромную силу и блещет день и ночь огнями духа.

Русский народ – практический народ; он не верит никаким запретам характера теоретического; нет, бесстрашно идёт он, заглядывает в демонические глубины духа, идёт на грех, испытывает его и только тогда – испытавши – сожигаемый живым огнём греха, влекомый живой жаждой покаяния – он отвергает этот грех.

И отвергая его – ставит себе новую норму:

– Не делать его больше, как умудрённый уже жутким опытом…

Кровь его царя – на нём и на детях его.

Гун-Бао. 1928. 17 июля.

Масоны и СССР

Из СССР изгнаны масонские организации.

Вчерашние газеты

Я давно уже ждал этой телеграммы, так и должно было быть.

* * *

Русское политическое общество – одно из самых легковерных, одно из самых невоспитанных политически.

Вспомните, что было у них до войны 1914 года. Если кто-нибудь и заводил тогда речь о масонстве, о его «таинственном» влиянии, то самые солидные люди отмахивались руками и ногами и начинали хохотать: