Красный лик: мемуары и публицистика

– Мужики-ходоки подъезжают на лодочке к крестьянскому сенокосу, который в полном разгаре. Они выходят на берег и в это время – видят в народе волнение. Зовут старосту Клима, кричат ему, чтобы поскорее оболокался и встречал господ. Действительно, подплывает с хором музыки косная лодка, из которой является старый барин, помещик, в сопровождении своих двух сыновей с ихними барынями. Пощупав сено, барин приказывает вновь его раскидать по лугу – не просохло достаточно. Мужики и бабы дружно бросаются исполнять это, тогда как один из искателей истины убеждается саморучно –

– сенцо сухохонько.

Барин садится пировать после обхода сенокоса и вообще держит себя так, как будто бы он – полноправный крепостник-помещик. Любопытствующие путешественники справляются у «народушки», и тот со смешком повествует им, что барин – старый самодур, что его сынки упросили крестьян доставлять ему удовольствие, прикидываться крепостными, назначили даже специального старосту Клима, плохонького мужика, но откуда-то выучившегося произносить слова:

– Россия и Атечество!

– и потрафляющего барину своими патриотическими речами. А мужики то и делают, что только глумятся над барином-старинушкой, произносящим цветистые речи относительно патриархальных преимуществ крепостного строя. И когда вылезает какой-то обличитель, который бросает в глаза старику «всю правду», – мир, хохоча, ославливает его сумасшедшим и утаскивает в сторону. Мир не интересуется ведь «всей правдой». Ему нужна его земля, ему обещанная, а начальство ведь всегда блажит, и на него внимание обращать не следует.

Барин даже сечёт Клима в назидание всем, и Климу приходится провести и эту трудную часть своей роли, что он и исполняет во исполнение мирских директив:

– покорно ложится на конюшне, спустив некоторую часть своего туалета. Эка важность! Зато землицы получишь, мыслит он, как убеждённый реалист.

Здесь некрасовский персонаж таким образом – играет лишь роль зачарованного петуха, издеваясь над своими властителями, которые сами не знают своей слабости. Получается сцена из толстовских «Плодов просвещения»…

Мелодия интернационала играется на всех дудках, а в глубине России – растёт ироническое, смешливое отношение к коммунизму:

– Новые баре тешатся! Пущай их!..

* * *

Русская народная жизнь идёт в несколько этажей; в одном «проводится программа», в других в известной и разной степени – никакой вообще программы не проводится. Несколько загипнотизированных петухов никак не составляют общеполитической погоды. Вот вам конкретный пример.

Все знают, с какими трудностями сопряжён для известного люда переезд через границу в СССР и оттуда. Учреждаются паспорта, за них гонят страшные суммы, наш брат, публицист, готов писать, что это «неслыханно», что и во времена Николая Павлыча ничего подобного не бывало; одним словом – зачарованные петухи уткнулись носами в линии железной дороги в западном и восточном направлении.

Но, увы! Если паспортные формальности и нужны кому-нибудь, так только небольшому слою горожан, чиновников, бывших и настоящих, и прочим всем «государственно мыслящим» людям. Они, действительно, кланяются в ноги новому барину:

– Батюшка-барин! ваше пролетарское величество… Сделай милость, отпусти на простор за границу!..

А остальные массы? Они свободны.

Ведь, господа, стало же бытовым явлением, что российская граница в соседние страны стала проходима в любом почти пункте, и оттуда «просачиваются» массы народа, которые и принимаются соседними государствами весьма благородно, и им предоставляется право и возможность жить по-человечески.

На днях пил в одном доме чай монах, ну хоть Пансофий; бодрое, весёлое, энергичное русское лицо в истовой бороде, и этот особый неуловимый, необычайно лукавый мужичий русский взгляд.

Никогда этот взгляд не упрётся в ваш взгляд, как упрётся вспыхнувший дерзостью и отвагой взгляд европейца; нет, он если и упрётся, то только когда будет знать всё ваше бессилие, а так в другое время будет скользить мимо, нарочито пустой, лукавый, весёлый и возбуждающий досаду…

Ох, крамолен русский человек, и никак его не ухватишь – ни за какое «чувство долга». Святым быть может, а немецки-честным – никогда!

И мы все, сидевшие за столом, слушали немудрящего этого монашка, буквально затаив дыхание…

Он только что прибыл из СССР. Бродил там по всей земле, был в Москве, заходил во все монастыри и церкви Зауралья, всё видел, везде сам справился, как дело обстоит с верой, хорошо ли блюдут.

И выходило, что блюдут правильно.

– Что-о? – говорил он. – Виза? Какая виза? Да мне весь переход через границу стоил семь рублёв… Почему? А потому что не знают люди, как надо идти. Сто пятьдесят вёрст нужно пройти. Болотом надо идти, вот как, а там у него разъезду никакого нету. Нету разъезду, я знаю! Ну и сам я мог пройти, без проводника. Идёт болотом тропка, ни вправо, ни влево, а прямо иди, к рубежу и дойдёшь.

И на меня пахнуло XVII веком; помните, как хозяйка говорит Григорию Отрепьеву в «Борисе Годунове»: