— Возьмите Достоевского и Толстого. Разве оттуда не смотрят на вас идеалы «идиота»?
— Достоевский поучает Европу, а во время путешествия по Европе он только и видел, что рулетку… В синей дали Умбрских гор, путешествуя по Италии, он не заметил флорентийских красот, он не остановился перед Мадонной Дрезденской галереи… Вместо этой показной, прекрасной, свободной, дивной культуры — он в романах своих открыл только клинику для больных душ… Его герои грязно блудят на клеёнчатых диванах, ничего не делают, их работа — психологическое одно непотребство.
В мире Достоевского нет окон, куда бы струился полный тишины и ясности солнечный свет. Там нет пения птиц… Люди погребены, как трижды мучимые углекопы, в шахтах своей души, они больны «психологическим колтуном»…
— Есть Бог? Нет Бога? — вот вопрос, вокруг которого герои Достоевского вертятся в пляске святого Витта. И «в этой монотонной канители нет ни человечности, ни божественности»…
Здесь — только безрадостная, больная, безраздельная сексуальность, здесь садизм, здесь мазохизм… Сюда не прилетал владыка красоты, пламенный Эрос…
Таково положение и у Толстого; трагедия Анны Карениной — вращается кругом пустого места… Толстой идёт против всего, что есть на свете красивого и именитого… Он не верит в Наполеона, он развенчивает его, противопоставляет ему сморкающегося, старчески слезливого Кутузова, эту фигуру идиотизма… Его герой — не благовонный Аким, его любимец — круглый Каратаев…
И Наташа такая же распустёха, и ничего нет у неё своего; триумф материнства — грязные пелёнки, да вывод толстовской морали, что «нет ничего теплее навоза и любви к ближнему»…
— Пушкин? Да, был Пушкин! Пушкин подражал французам и Байрону, — говорит наш автор, и к тому же в нём была чужая «поющая негритянская кровь», которая и дала русской литературе некоторый чуждый ей суррогат эллинского благозвучания…
— Только на почве Толстого и Достоевского могло вырасти это убогое создание человеческого ума — «эта диктатура пролетариата». Марксизм — рационалистичен насквозь, но ведь, господа, культ разума именно там, где фактическое царство глупости… Революция создала нового русского идиота, «идиота от разума»…
— Только духовные кастраты могут поступать в певческий хор Интернационала, — говорит сир Галахад, — ибо в воспевании коллектива душится душа жива, а человек повергается в тьму истинного бездеятельного идиотизма…
Минуты, а потом часы ночной бессонницы пролетают молча, и стучит за окном караульный. Напрасно стучит, потому что в прошлом году всё равно обокрали… Напрасно пророчат российские пророки, а если опять Россию обокрадут так, как обокрали теперь?..
И как радио воспринимает невидимые волны и отдаёт их телефону, так и душа содрогается от каких-то незримых, но реальных волн истории, бушующих над нашими головами… И я почти понимаю евангельскую притчу о тех девушках, которые не спят по ночам…
Темучин
В русских летописях есть устойчивое интересное понятие «крестьянского», то есть христианского царства, во главе которого стоят византийские императоры; русские летописи начинаются всегда изложением истории этого царства, воцарением на нём православного царя «Константина», и только по изложении этой истории начинается изложение собственно истории Руси, прививая нам настойчиво византийскую традицию.
Несомненно, что ведшие летописи монахи-грамотеи, о которых я уже неоднократно указывал, что они были греческими патриотами — монахами, считали русскую землю частью Византийской империи. Те притязания, которые Византия питала по отношению к Западу, наследию Римской империи, прекратились ко времени I тысячелетия по Р. Х. В IX веке окончательно отложился от Византии, обуреваемой «сектой Фотия», Папа Римский, в XI веке этот раскол произошёл окончательно со взаимным анафематствованием; конечно, сравнительно не столь важные догматические расхождения лежали в основе этого раскола: Византия знавала более серьёзные догматические расхождения и споры об ересях между отдельными своими городами; нужны были политические интересы и влияния, чтобы этот раскол углубить, перевести его в противоположенье насущных государственных интересов. Потеряв Запад, Византия должна была отыгрываться на востоке, причём для неё как западные, так и восточные племена были одинаково варварскими и по существу не отличались между собой, принадлежа к единой волне переселения народов.