Красный лик

Влево зеленели огни — огни предместья Дайрена — Хошигауры. Теперь это дачное место, в котором маленький уютный «Ямато-Отель». Я был в нём раз в весенний и холодный день марта 1920 года, когда перед камином в холле сидела и куталась в плед худущая англичанка, похожая на мопассановскую мисс Гарриет. Теперь она очень далека от нас, эта Хошигаура. А ещё левее, подёрнутые тонким заревом зелёного же цвета, далеко чуть видны огни — огни Порт-Артура — Риоджуна по-современному.

Вот кусок китайской земли, видимой с Жёлтого моря, где лежат жизни русских матросов, солдат, офицеров, откуда ворвался сквозняк, начавший русскую революцию! Пусть совет рабочих депутатов 1917 года был сколком с петербургского хрусталёвского совета 1905 года, — солдатские-то депутаты — эта первая степень революционной организованности солдатских масс — пришла отсюда.

Восток разгорается, небо там, где соскользнули прочь брусничного цвета тучи, оказывается яхонтовым и свежим; всю ночь лил дождь — смывая с палубы предупредительно следы морской болезни.

Буйно разгорается заря, просвечивают огненным багрянцем паруса джонок, уносящихся в море, маяк с нами теперь на одной высоте, и за мысом, на котором он стоит, огни:

— Дайрен!

Я смотрю на это бывшее русское владение, которое как бы медленно поворачивается вокруг своей оси… От солнца небо стало похожим на золотую парчу, и по нему тянутся восходящие над Дайреном облака дыма из могучих фабричных труб. Парча неба сквозь чёрно-фиолетовый прозрачный дым похожа на дымчатый огромный топаз. Острые мрачные сопки чернеют сквозь чёрный дым. А впереди нас, прямо, — пологие и лёгкие в нежном голубом небе, в золоте солнца сквозь тучи, в зелени утра нежатся над сизым морем дальние холмы…

А теперь здесь мир, творческий мир. Свистки паровозов, перекличка пароходов, леса мачт джонок, скользящие сампанги, между которыми плывёт грязная туша нашего парохода.

Плеск, дрожание, стук, грохот. Якорь отдан.

Странно слышать тишину после привычного стука винта «Кайжу-мару», от берега уже мчится полицейский катер. Паспорта. Меры предосторожности.

И пароход медленно подходит к берегу, к огромному бетонному трёхэтажному дебаркадеру, величиной, вероятно, с Ватикан. Сходни с палубы пароходов прямо кладутся во второй, третий его этажи, и там огромные залы на бетонных столбах, полные шарпанья, шорканья сотен японской деревянной обуви «гета»; тут рестораны, базары, пивные, буфеты, чуть ли не народные гулянья…

И тут же конторы, таможня, выдача багажа, перевозка его на электрических тележках и пр.

И стоя на балконе, перед которым развёртывается вид на широкую благоустроенную улицу, где весело бежит красно-жёлтый трамвай и трубит приятным грудным звуком, где весело бегут счастливейшие в мире японские детишки в школу, где тарахтит извозчик, завезённый сюда, как в Харбин, в Мукден, по всей линии Китайской Восточной и Южно-Маньчжурской железной дороги — русскими, мне становится печально донельзя.

Ну, господа, кто же «культурнее»? Япония, Китай, эти «азиаты» или же русские?

Россию, которая так долго стояла во главе азиатского мира, идя в Сибири по стопам Чингисханитов, побила другая азиатская страна, Япония, под благодетельным руководством Европы.

Не от американской ли фирмы «Кон и Лан» был получен японским правительством заём, на который началась японо-русская война? Не Яков ли Шифф, эмигрант из России, был посредником в этом деле?

Яков Шифф погиб на «Лузитании», русские проиграли войну, и Азия теперь с невероятным знанием времени и выдержкой в этом отношении кончает здесь с англосаксонским миром и его экспансией, начиная снова свою экспансию на Запад.

Гун-Бао. 1928. 24 августа.

4. По местам войны

Вагон ЮМЖД.

8.10 — отходит из Дайрена утренний экспресс на север, и я с повторным удивлением рассматриваю на бархатной зелёной обивке вагона II класса бурбонские лилии в качестве декоративного рисунка. Как они туда попали? Экспресс идёт очень быстро, и в окна, в которые пышет июльским жарким днём, видны исторические надписи. Вот Дашичао, где был большой бой и откуда японская ветка в 35 минут донесёт вас до Инкоу — китайского порта; вот Вафангоу… Память так и рисует картину, что продавали в Костроме в рядах в Проломных воротах в тот год: русский казачок почём зря рубит японцев, и их ярко-красная кровь льётся на славу и на доход И. Д. Сытину.

А здесь, стоит только вскопать эти ярко зеленеющие поля, эти небольшие курганы, — и там мы увидим кости русских героев.

Вот Ляоян… Случайно со мной том корреспонденции с театра русско-японской войны Гарина-Михайловского, и бес иронии заставляет меня раскрыть книжку в соответственном месте; я читаю (стр. 50):

20 мая. — Ляоян! — Под этот возглас я просыпаюсь.

Ко мне врываются несколько человек.

— Представьте себе!.. Не наврали!.. Один корпус двинулся к югу, но всё остальное на месте и в Ляояне спокойно, как будто и войны никакой нет.

Настроение великолепное. Неудачи никого не смущают, и их давно не хотят слушать…