Красный лик

Москва теперь поёт свою собственную песню — пусть страшную; и вместо того чтобы звать к овладению своей столицей, чтобы сгорать в тоске по ней, как сгорают в тоске по матери, — новое славянофильство появляется перед нами в качестве стерилизованного политического хода. Был Маркс, была Дума, был Врангель, был Николай Николаевич, а теперь — братья славяне… Всё на пользу!

И замечательная вещь. В номере втором «России и Славянства» — я так и не нашёл ничего на славянофильские мотивы… Ничего… Нашёл только воду передовой статьи — о терроре, да «Воспоминания» Шульгина…

Оказывается, руководитель газеты П. Струве, аккуратно разобрав, что такое террор, — любезно и благосклонно на него соглашается. Он до него добрался только теперь, когда в течение 10 лет Россия была в роковой братоубийственной войне объята красным и белым террорами!.. Десять лет он стоял в стороне…

Как жаль, что бесконечные жертвы этой войны, которые пользовались этим средством борьбы — террором и погибли от него, — не дожили до разъяснений Струве… Эти жертвы тогда бы знали, что они, в известной степени, были вправе делать то, что заставляла их делать жизнь…

У Мольера «Мещанин во дворянстве» очень поражён, узнав «научное» открытие, что он «говорит прозой». Конечно, кто боролся сам за то, что он считал «правдой», — тоже будет польщён разрешением Струве.

Не идеи, а идейки, слабые, маленькие, интеллигентские… Кичливость научности, а в главном — просто желание приспособиться…

Обратился я затем к «Евразии». Казалось бы, вот где, наконец, можно найти много реального понимания жизни. Но — увы!

У Струве — славянофильство без Москвы, от Белграда. У «Евразии» — евразийство без Азии, от Парижа. Вместо здоровой и полнокровной идеи реальной общности восточных народов, вместо противопоставления их силы силе Запада — евразийство наших западных собратьев всё больше и больше превращается в человечка в банке, в гомункулуса, ловко сделанного учёным схоластиком.

Просто подчас становится невозможно понять, что говорится на страницах евразийской литературы! Для кого она пишется? Для публики или для собственного самоуслаждения? Сам высочайший теолог Фома Аквинат писал более вразумительно, нежели это делают западные евразийцы. Проповедуя систему «идеократии», то есть систему господства группы, объединённой известной идеей, парижские евразийцы погружаются в какое-то утончённое мечтание, оторванное совершенно от жизни и от масс. Они утоньшились до такой степени, что их лозунги перестали быть боевыми, актуальными… Могут ли быть боевыми лозунги чуть ли не лунатического характера?

* * *

А всё-таки она вертится! А всё-таки — хотя и в куцем, смешном интеллигентском виде — поставлены новые, живые проблемы…

Должны быть поставлены. Возродилась идея славянства — пусть даже у Струве. Развивается проблема и Азии — хотя бы в евразийских тусклых и неясных формах… И в конце концов русское общество чувствует какую-то живейшую потребность освободиться от старого образа мыслей…

Эти два гейзера — взлетели оттуда, из глубин русского сознания, где в раскалённой магме переплавляется жестокий опыт революции… И, раскланиваясь, изощряясь, облекая свои положения всем «учёным аппаратом» своего мышления, академически приседая на каждом шагу, российская интеллигенция идёт к тому, что исстари руководило русским народом в его исторической жизни.

И славянство, и азиатчина — не пустые для нас слова! В них — корень нашего самопознания, начало сознательной и планомерной политической жизни. Та же проблема Запада и Востока, но как они сдвинулись с мест! Удивительное дело. Западники теперь стали славянофилами, а славянофилы — евразийцами… Ещё один период сдвига — и западники перейдут на позицию евразийцев, а славянофилы — на ту позицию, которая возглашает, что в Азии — мы дома…

А вместе с этой подвижкой интеллигентского льда — идёт и возрождение старых фигур… Конечно, на роль идеолога и руководителя русской общественной мысли — выдвигается в первых рядах Константин Леонтьев.

Это он ушёл от Запада, он шёл на Восток, но остановился, ослеплённый башнями Константинополя, над зеркалами Босфора, на которых играл ещё радужный свет преемственности от великой Римской империи. И в этом эстетическом созерцании он не заметил, что тот свет, отблески которого он видел, — является светом с Востока.

Нас, наше поколение ждёт великое возрождение Востока, который получит в будущей России, сильной восточной политикой, настоящее отображение своих вековых чаяний и откровений, которое поставит его в ряд со странами Запада. А «Россия и Славянство», «Евразия» — детские шаги в этом направлении.

Гун-Бао. 1928. 30 декабря.

Пути китайской революции