Красный Марс

Колонии бедуинов на обеих планетах походили на тусклые поселения, будто взявшиеся откуда-то из другого мира. Когда они основывали долговременные поселки, их районы принимали вид толстостенных сооружений, лишенных окон, которые казались пригибающимися к земле в своем стремлении защититься от палящего зноя. И лишь зайдя внутрь их домов, можно было увидеть, что они здесь защищали, — дворики, сады, фонтаны, птицы, лестницы, зеркала, арабески.

Большой Уступ был странным местом: изрезанный системой каньонов, тянущихся с севера на юг, попорченный древними кратерами, затопленный излияниями лавы, разорванный на карстовые образования, останцы и хребты — и все это имело крутые склоны, благодаря чему с любой вершины скалы или выступа открывался панорамный вид на север. Во время своего одинокого путешествия Фрэнк предоставил право принимать большинство решений изыскательской программе, а сам сидел и смотрел, как мимо проносятся земли — безмолвные, пустынные, просторные и рваные, как их мертвое прошлое. Шли дни, и тени меняли свое положение. Ветры поднимались вверх по склонам по утрам, а ближе к вечеру — опускались вниз. Небо загромождали облака — от низких туманных шариков, прыгающих по скалам, до перистой стружки, а изредка через все расстояние, что открывалось для обзора, тянулся грозовой вал и твердые массы облаков достигали двадцати тысяч метров в высоту.

Подчас он включал телевизор и смотрел арабский новостной канал. И иногда, окруженный утренней тишиной, разговаривал с телевизором. Часть его ненавидела глупость всех этих медиа, а заодно и событий, которые они освещали. Да и всей человеческой расы, играющей в своем глупом спектакле. За исключением того множества людей, которые никогда, ни разу в жизни не появлялись на телевидении, даже в массовке, когда камера охватывала толпу. На этих огромных просторах все еще жило земное прошлое, где деревенская жизнь, как всегда, тянулась своим чередом. Может, это была мудрость, которую передавали из поколения в поколение старухи и шаманы. Может, и так. Но поверить в это было трудно — стоило лишь взглянуть на то, что случилось, когда они стали строить города. Идиоты на экране, история вершится. «Кто-то скажет, что продление людской жизни должно по определению стать великим благом». Эти слова его рассмешили. «Ты что, не слышал о побочных эффектах, придурок?»

Однажды вечером он смотрел репортаж об удобрении Южного океана железными опилками, которые должны были подействовать как биоактивные добавки для фитопланктона, популяции которого без очевидных причин сокращались с поразительной скоростью. Опилки сбрасывали с самолетов — можно было подумать, что они пытались таким образом потушить пожар на какой-нибудь подводной лодке. Проект стоил десять миллиардов долларов в год и должен был длиться бесконечно…

«Энн это понравится, — пробормотал Фрэнк — Теперь они хотят терраформировать Землю».

Каждый раз, когда он что-то говорил, в его груди будто развязывался узел. Он осознал, что никто на него не смотрел, никто его не слушал. Никакой воображаемой публики перед ним не существовало; никто не следил за его жизнью, будто она была кинофильмом. Ни друзья, ни враги не знали и не узнают, чем он здесь занимался. Он мог делать, что хотел, — нормальность сейчас была ни к чему. Похоже, именно этого ему хотелось, именно к этому он инстинктивно стремился. Он мог выйти наружу и хоть весь вечер пинать камни со склона, плакать, писать какие-нибудь выражения на песке, во весь голос ругаться на луны, парящие в южном небе. Разговаривать сам с собой с набитым ртом, разговаривать с телевизором, родителями или потерянными друзьями, с президентом, Джоном, Майей. Надиктовывать длинные бессвязные записи в свой компьютер — что-нибудь из социобиологической истории мира, личный дневник, философский трактат, порнографический роман (при этом мог мастурбировать), анализ арабской культуры и ее истории. Всем этим он и занимался, а когда вместе со своим изыскательским прибором вернулся в караван, то чувствовал себя лучше — уже не столь обремененным, но спокойным. Более полым. «Живи так, будто ты уже мертв», — советовали японцы.

Но японцы были чужими. А живя с арабами, он стал острее чувствовать, какими чужими были и они. Да, они часть общества двадцать первого века, спору нет, они прекрасные ученые, технические специалисты, которые, как и все остальные, укутаны оболочкой технологий каждое мгновение своей жизни и заняты созданием и просмотром фильмов, составляющих их жизни. Но при этом они молились от трех до шести раз в день в сторону Земли, имевшей вид утренней либо вечерней звезды. И причиной того явного, огромного удовольствия, что им приносили их технологичные караваны, служило то, что караваны являлись внешним проявлением слабости современного мира перед стародавними целями.