Юшкевич (Семен Соломонович) — талантливый писатель. Родился в 1868 году, в зажиточной одесско-еврейской семье. Окончил в Париже медицинский факультет. Дебютировал в печати рассказом "Портной", в "Русском Богатстве" 1897 года. В 1895 году написал рассказ "Распад", но ни одна редакция не решалась его печатать. Между тем именно этот рассказ, помещенный, наконец, в 1902 году в "Восходе", создал Ю. известность. После этого он помещал свои беллетристические и драматические произведения в "Мире Божьем", "Журнале для всех", "Образовании", сборниках "Знания" и других. Некоторые произведения Ю. переведены на немецкий и древнееврейский языки, а товариществом "Знание" изданы два тома его рассказов (СПб., 1906). В рассказе "Распад" Ю. показал, как разлагаются устои старой еврейской жизни, городской и буржуазной, распадается прежняя общественная жизнь, теряя сдержку внешней организации, еще оставшуюся от былой внутренней спайки: распадается и сильная до сих пор своим единством, своей моральной устойчивостью еврейская семья, не связанная никаким духовным верховным началом, исковерканная бешеной борьбой за жизнь. Образы этой борьбы — кошмар Юшкевича. В "Ите Гайне", "Евреях", "Наших сестрах" он развернул потрясающую картину мира городских подонков, с его беспредельным горем, голодом, преступлениями, сутенерами, "фабриками ангелов", вошедшей в быт проституцией. Ю. любит находить здесь образы возвышенные, чистые среди облипшей их грязи, романтически приподнятые. Эта приподнятость и надуманность — враг его реализма. Многие его произведения, в общем недурно задуманные (драмы "Голод", "Город", рассказы "Наши сестры", "Новый пророк") местами совершенно испорчены манерностью, которая, в погоне за какой-то особенной правдой жизни, отворачивается от ее элементарной правды. Но даже в этих произведениях есть просветы значительной силы и подкупающей нежности. Особенно характерен для внутренних противоречий дарования Юшкевича язык его действующих лиц, то грубо переведенный с "жаргона", на котором говорит еврейская народная масса, то какой-то особенный, риторически высокопарный. В драмах Юшкевича слабо движение, а действующие лица, характеризуемые не столько поступками, сколько однообразно-крикливыми разговорами, индивидуализированы очень мало. Исключение составляет последняя драма Юшкевича "Король", имеющая сценические и идейные достоинства. Писатель национальный по преимуществу, Юшкевич по существу далеко не тот еврейский бытописатель, каким его принято считать. Его сравнительно мало интересует быт, он, в сущности, не наблюдатель внешних житейских мелочей и охотно схватывает лишь общие контуры жизни; оттого его изображение бывает иногда туманно, грубо и безвкусно, но никогда не бывает мелко, незначительно. С другой стороны, чувствуется, что изображение еврейства не является для него этнографической целью: еврейство Юшкевича — только та наиболее знакомая ему среда, в которой развиваются общие формы жизни. А. Горнфельд.
Проза для детей / Проза / Повесть / Детская проза / Книги Для Детей18+Красный монах
Этот день выдался чудесный. Никогда осеннее без тепла солнце не казалось мне таким огромным, светлым; никогда даже при закате оно не сверкало такой чистой белизной, как в это памятное утро. Круг неба, повязанный своими облаками, словно тёплым шарфом, терялся в серой дали, и от солнца отлого спускалась тёмная холодная синева. Воробьи, преследуемые копчиками, летали стаями, — не чирикали. Посреди двора гордо расхаживал огромный красный петух, драчун и забияка, и десяток куриц, словно войско, следовали за ним. Холода не было. Растянувшись, как убитая, лежала Белка подле конюшни, а на низенькой скамеечке, весь уйдя в работу, сидел Андрей и чинил хомут. С земли срывались голуби. Они щёлкали крыльями сильно и уверенно, а от этих звуков Белка с беспокойством вздрагивала, поднимала голову и взглядывала на Андрея. Убедившись, что всё благополучно, она снова беспечно клала морду между лапами.
— Пойдём, — торопил меня Коля. — Я вижу на горе Сергея.
Он крикнул ему, махнул рукой, когда тот обернулся, и мы быстро понеслись на первую площадку.
— Здравствуй, — бросил Коля, когда мы очутились на верху. — Где же Настенька? — спросил он с беспокойством, заметив, что её не было с Сергеем.
— Настя не придёт, — ответил Сергей, — она уехала с отцом.
— А!.. — разочарованно произнёс я.
Коля опустил глаза и молча стал подниматься на вторую площадку.
— Мать, — рассказывал Сергей, — заинтересовалась Алёшей…
— Заинтересовалась… — повторил я хладнокровно, всё ещё расстроенный тем, что Насти не было с нами.
— Да, заинтересовалась…
— Вот Алёша! — крикнул Коля, заметив, Странного Мальчика, который при звуке его голоса поднял голову.
Мы быстро сделали обход, миновали ров, разделявший гору на две половины, и побежали по узенькой тропинке, ведшей полукругом к площадке.
— Я давно вас жду, — проговорил Алёша, когда мы подошли к нему и поздоровались. — Я обещал Саше…
— Вот как!.. — невольно вырвалось у меня, — Саши боишься?
— Я никого не боюсь, — ответил Алёша, — но не будем говорить о том, что дома. На душе становится скучно, печально… Пойдём наверх.
Он сейчас же тронулся, показал обходный путь, о котором мы не подозревали и, цепляясь, как кошка за выступы камней, пополз по горе.
— Здесь нужно сделать прыжок, — раздался его голос, — и мы будем на месте.
Он прыгнул куда-то в пропасть, и мне показалось, что он улетел от нас. Сергей грузно подскочил и очутился на другой стороне.
— Прыгайте, прыгайте! — командовал Алёша.
Я зажмурил глаза, прыгнул. Сергей подхватил меня, и через минуту мы все стояли на третьей площадке.
— Теперь, — произнёс Алёша, не давая нам опомниться, — поднимемся на скалу!
Он повёл нас, и опять мы, как слепые, царапались по отвесным камням, теряли дыхание, дрожали от страха.
— Мы одни… — мелькнуло у меня, и ужас вошёл в сердце.
— Вот скала… — громко произнёс Алёша, повернувшись к нам. — Смотрите!
Мы оглянулись. Что-то круглое, ласковое вдруг затрепетало во мне. Какой простор!.. Огромные пароходы ушли куда-то вниз и теперь все вместе казались широкой узорчатой каймой. И сейчас же, полукруглое, как серп луны, плавно и спокойно выступило серое море… Горизонт, похожий на сизую ткань, висел над краем моря, и казалось скрывал от нас другую половину мира. Сбоку и далеко потянулись селения, с крошечными церковками и домами, и были подобны детским городам. Звуков не было. Стояла небесная суровая тишина, и хотелось стать на колени и молиться…
— О, как тут дивно!.. — воскликнули мы все в один голос.
Странный Мальчик очнулся от задумчивости и ласково произнёс.
— Глядите, — мать выносит Сашу во двор. Встанем, чтобы он нас увидел.
Мы бросили жадный взгляд вниз. Какой-то мальчик сидел подле конюшни, похожей на голубятню, и не то отдыхал, не то работал.
Неужели это был Андрей? Девочка выносила кого-то на руках, вероятно Сашу.
— Саша!.. — крикнул Алёша и махнул рукой.
— Саша, Саша! — крикнули и мы, махая шапками, поясами, платками.
— Теперь он счастлив… — прошептал Алёша, усаживаясь.
Я бросился на землю, растянулся и, положив руки под голову, загляделся на небо. Оно было так близко, такое голубое, родное… И душа моя рвалась к нему…
— Расскажи теперь о Красном Монахе, — тихо попросил я… — теперь…
Коля и Сергей уселись рядом, и нежный голос Странного Мальчика нарушил тишину.
— Красный Монах, — взволнованно произнёс он, взглянув на небо, — Красный Монах…
Мы замерли от внимания…
— "Ночь прошла… И лишь только в круглые окна моей башни заглянули четыре солнца, открылась дверь, и вошёл учитель в походной одежде… Сейчас же в стенах нашего замка раздалась торжественная музыка. Учитель сделал знак рукой… Музыка утихла. Стены раздвинулись, и показались двое юношей, нёсшие мои одежды…
— Но здесь одежды воина, — произнёс я, удивлённый. — Учитель, разве мы поедем не к Млечному Пути?
Он не ответил и долго смотрел на меня испытующим взглядом, медленно поглаживая длинную седую бороду.
— Сегодня ты будешь воином, — сказал он…