Красный орел. Герой гражданской войны Филипп Акулов

Филипп вернулся в свое село, женился, стал крестьянствовать. Однако бедняцкая нужда заставляла его искать приработка на стороне.

Работал он поденщиком «на кудельке» в городе Асбесте, шахтером на Алапаевских горных приисках Ленского золотопромышленного товарищества[2]. Одно время служил урядником конной полиции в уездном городе Камышлове.

Тяжелая жизнь крестьян и рабочих принуждала его задуматься над бесправным положением народа. Он приглядывался к революционной борьбе, сочувствовал революционерам.

Когда в 1914 году началась мировая война, Акулова мобилизовали в первый же день. Воевал он в стрелковых и кавалерийских частях. Некоторое время был начальником конной разведки 21-го Сибирского стрелкового полка[3]. Последняя его должность в царской армии — младший офицер Сумского гусарского полка[4].

Во время войны выявился военный талант Акулова, храбрость, умение ориентироваться в обстановке, принимать быстрые и правильные решения. За эти качества, без обучения в каких-либо военных заведениях, командование присваивает ему офицерский чин. Опять идет быстрое продвижение по службе: в 1915 году Акулов становится подпрапорщиком, потом прапорщиком, в 1917 году — подпоручиком, а затем — поручиком[5].

За храбрость и находчивость в бою он был награжден медалями и Георгиевскими крестами всех четырех степеней[6]. Как известно, кресты и медали не слишком часто доставались простым солдатам из рабочих и крестьян. Однако Акулова, видимо, нельзя было не наградить за выдающуюся храбрость.

Один из его подвигов в империалистическую войну — захват вражеского пулемета. Сделал он это в одиночку, идя прямо на выстрелы (потом удивлялся, почему не задела ни одна пуля), зарубив пулеметчиков. Приводил он неприятельских «языков», совершал с конными разведчиками смелые вылазки в тыл врага, добывал ценные сведения. Был он и в плену, бежал из-под расстрела.

О своих подвигах он обычно не рассказывал. Не любил. Только об одном, пожалуй, говорил — о бегстве из-под расстрела. Вспоминал, как кинулся в сторону от наведенных на него винтовок, как убили немцы двух его товарищей, бежавших с ним, как сам он, раненый, сумел спастись, как лежал больше суток в холодной воде, держась за корягу и истекая кровью… Эту историю он начинал рассказывать домашним несколько раз, но ни разу не доводил ее до конца. Замолкал на полуслове, скрипел зубами и ругался. Видно, слишком неприятно, даже через много лет, было вспоминать то чувство беспомощности и бессилия, какое он тогда испытал.

Геройство Филиппу доставалось недешево: он много раз был ранен, лежал в госпиталях. Одиннадцать ранений получил он за войну. После лечения приезжал ненадолго домой.

В одну из таких побывок он узнал о свержении царя. Говорят, сначала не поверил, а потом изрубил его портрет, висевший в доме, а заодно и иконы и сжег все в печке.

После переворота погоны он не снял и сразу же поехал в свою часть в Галицию, на фронт. Ехали вместе с тезкой — тоже Акуловым и тоже Филиппом Егоровичем, полк которого стоял по соседству с 5-м Алексеевским гусарским полком, в котором служил Акулов. Тезка погоны снял, а Филипп — нет. Думал, еще не конец старой власти и армии. Правда, перед Москвой все-таки пришлось снять, не то вместе с ними можно было потерять и голову. В полк свой Акулов добрался благополучно. Там и застал его Октябрь.

Многие офицеры подались на Кубань и Дон к белым. Лестью уламывали они и Филиппа, полного георгиевского кавалера, сулили ему златые горы, но против Советской власти он воевать не хотел, ждал, что дальше будет.

В начале восемнадцатого года, ближе к весне, возвратился он в родное село. Пробежал по улице в распахнутой шинели. Фуражка сдвинута на правое ухо, лихо торчит чуб, гимнастерка пустая, без привычных крестов и медалей.

Обрадовал жену Татьяну:

— Дома теперь буду. Отвоевался. Хватит.

Всплакнула она на радостях.

— Умаялась я тут одна-то. Заплот вон покосился: подправить некому…

— Ладно, подправим. Сам стосковался по работе.

Стал он готовить сбрую к весне, подремонтировал телегу, заменил доски на крыше погреба. Избу брату затеял строить…

Татьяна радовалась, но Филипп вскоре охладел к хозяйству, не до него было.

Мужики-односельчане гордились Филиппом.

— Не каждому дано, — рассуждали они, — из мужика в ваше благородие выйти. Да еще Георгиевские кресты всех степеней, медали… Тут талант нужен! Носок такой в военном деле иметь…

На вопросы мужиков про медали и кресты Филипп насмешливо фыркал:

— Генерал снял. Видите, только дырки на гимнастерке.

— Неужто содрал?

— Ну, уж если правду говорить, — неохотно объяснял Акулов, — то сам я их сорвал. Генерал этот приехал к нам на передовую в наступление звать. А мы навоевались! Хватит уж за царя да толстопузых свою башку подставлять. Это я ему прямь на прямь и выложил, — усмехнулся Филипп. — Укорять меня крестами начал… Ну, я сорвал их и…

— Неужто так и лишился совсем? — удивлялись мужики.

— Да нет. Подобрал потом. Домой привез, в сундук спрятал. Теперь они ни к чему! Теперь такое заваривается, не до царских крестов…

— Как так? — беспокоились мужики.