Красный падаван

Майор Куравлёв спустил очки на кончик носа и осмотрел собачью конуру. Коля с интересом наблюдал за инспекцией: светомаскировку давно не соблюдали, в бледном перекрещенном свете двух фонарей на площадке было совсем светло.

— Бибиков и Федотов, — уверенно сказал Куравлёв, обошёл конуру кругом и повторил, на этот раз с мстительным удовлетворением, — Федотов и Бибиков. Цып-цып-цып.

— Красноармеец Бибиков по вашему приказанию явился, — сказал Бибиков.

— И Федотов, — сказал Федотов.

Коля мог бы поклясться, что секунду назад их тут не было. Возможно, их не было не только тут, но и вообще. «Возможно, — подумал Половинкин, их не существует, пока они не потребуются Куравлёву. А когда потребуются, он их раз — и материализует. В конце концов, товарищ майор — интендант, ему не сложно».

— Являются только святые, — сказал товарищ майор, — а вы не святые. Вы демоны.

Бибиков и Федотов молчали и моргали.

— Конуру вчера чинили? — спросил Куравлёв.

— Вы ж сами приказали, товарищ майор, — сказал Федотов.

— Чтоб Гитлеру не поддувало, — сказал Бибиков.

— Молодцы! — одобрил Куравлёв. — Так зачем же вы её наглухо заколотили, да ещё с псом внутри?

— Чтоб не поддувало… — обречённо сказал Бибиков.

— Вы ж сами… — подтвердил Федотов.

— Замуровали, понимаю. Молоц-цы! Вот теперь размуровывайте.

— Как размуровывать?

— Чем?

— Крестом живородящим, — сказал Куравлёв, покосившись на всё-таки ещё молодого Колю, — чем хотите, только быстро, в душу, быстро! Сил моих нет.

— Погодите, ребята, — сказал Половинкин, — дайте я хоть Гитлера достану. Там же дно отдельно.

Он поднатужился и приподнял капитально сколоченную будку за край крыши. В щель между стенкой и брошенным прямо на студёную землю деревянным поддоном просунулся влажный печальный нос, втянул осенний воздух, заскулил и пару раз быстро-быстро облизнулся.

— Цып-цып-цып, морда, — ласково сказал Коля, переворачивая конуру на бок, — сюда иди.

Парень и его пёс сидели на опушке, встречая рассвет.

«Мог ли я подумать, — подумал Половинкин, что с Гитлером буду хлебушком делиться? Таблетки эти инопланетные, конечно, питательные… но, во-первых, надоели хуже горькой редьки, во-вторых — из опилок же!» Он сунул под нос овчарке последнюю корку и натянул перчатку.

Перчатки были, прямо скажем, знатные — изнутри мягкие, а сверху кожаные. Коля снял их с одного немецкого мотоциклиста под Речицей, когда они с ребятами Окто ездили взрывать мост через Днепр. Или не ездили, а летали… кто их разберёт, эти спидеры. Хотя товарищ Рокоссовский говорит, что учёные в Москве разбираются. Было бы здорово: целая Красная Армия на спидерах — эх!..

В училище его, конечно, тактике глубоко не учили, но товарищ Рокоссовский объяснял, что в современной войне скорость гораздо важнее грубой силы. Потому что всякая там сила нуждается в снабжении, а быстрая умная сила всегда может грубой это снабжение перерезать.

У людей ведь всё так и устроено: обязательно подпитка нужна. Чтоб, например, была власть — надо, чтоб кто-то тебе подчинялся. Отними у какого-нибудь глупого царя или императора подданных — ну и кто он после этого? И наоборот: подданные без императора — уже и не подданные тоже, а вполне нормальные свободные люди.

Гитлер беспокойно заскулил и снова попытался встать.

— Да сядь ты, дурачок, — сказал Коля, нажимая псу на крестец ладонью, — ведь кормишь-кормишь… Вот война закончится — отвезу тебя к деду в Саратов: он бы-ыстро воспитает.

Гитлер неуверенно вильнул хвостом и сел на бревно. Воспитания ему явно не хотелось.

— Да ладно тебе, — утешающе сказал Коля, — ничего там такого страшного. Это же всегда так кого любят — к тем строже всего. Иначе не настоящая любовь. Настоящая — это которая тебя лучше делает.

Он посмотрел, как красиво рассыпается в утреннем воздухе облачко пара изо рта. Подумал, что любовь, например, в подпитке не нуждается. Даже если расстаёшься надолго-надолго — всё равно только сильнее любишь.

Коле хотелось верить в такую, прямо скажем, красивую мысль.

Он подумал о Юно, тут же чего-то испугался и осмотрелся по сторонам, но никто его мыслей не подслушивал. Тогда он ещё немного подумал о Юно.

О Юно почему-то не думалось. Точнее, думалось, но как-то тревожно.

Коля подумал, что, наверное, зря позволил девушке уйти вчера без него. Просто уж очень знатные байки травил товарищ Хитренко…

Гитлер поднял на него виноватые глаза и тонко заскулил.

— Ну что ты, дурачок — сказал Половинкин, оглаживая вздыбленный мех на загривке. Пёс извернулся всей своей доброй слюнявой мордой, деликатно, но твёрдо ухватил Колю зубами за перчатку и снова посмотрел прямо в глаза.

— Я понял, — сказал Половинкин, леденея под этим внимательным взглядом, — куда?

Парень и его пёс бежали по лесной тропинке навстречу рассвету, бежали довольно долго. За время своей партизанской эпопеи Коля привык ходить по лесу, сбросил молодой жирок и утратил юношескую мягкотелость. Случилось нечто скверное, но отменить случившееся он был не в силах, мог лишь попытаться исправить. Для этого надо было добежать туда, куда неровными скачками вёл его пёс Гитлер.