Красный падаван

— Немцы не проблема, — пообещал Старкиллер .

— Что за десант, лейтенант? — вмешался майор резче, чем намеревался. Бойцы на поляне прислушивались с настороженной надеждой.

— Союзники. Нас должна забрать поисковая группа.

И прежде, чем Куравлёв успел что–то ответить, Половинкин настойчиво повторил:

— Носилки.

— Бибиков, Федотов, быстро рубите жерди… штыками, в душу, не спать! — закричал майор, взмахивая костылём, — Документы у немцев забрали? Не спать, говорю! Лейтенант, где будет выброшена группа?

Коля прикинул направление.

— Туда. Километра три, четыре, — сказал он, указывая направление.

Ему показалось, будто выставленный палец пробил в пространстве дыру. В темнеющем вечернем небе полыхнуло так, что в глазах заплясали белые пятна, а красноармеец Федотов выронил занесённый немецкий штык. Пригнутая почти к земле орешина распрямилась и хлобыстнула по лицу красноармейца Бибикова.

Через несколько мгновений дошёл звук удара.

— Дес–сант, — с нехорошей улыбкой сказал Старкиллер по–русски.

Глава 12. Самая обаятельная и привлекательная

«Красотка», подумал Двуул, «все они…»

В обычных условиях внимание такой самки маленькому родианцу, в общем–то, не светило. Твилекки по всей галактике считались воплощением чувственности. Даже не за красоту: что такое красота — это каждый понимал по–своему. Нет, дело было в такой приятной, порочной такой притягательности. Тренированная твилекка, сделавшая чувственность своей профессией, — актриса, танцовщица, условная супруга, — умела быть притягательной неотразимо.

Другие самки не то: всегда им чего–то надо, вечно что–нибудь не так. Непременно будешь чувствовать, будто нужен не ты сам, а то, что можешь им дать. Конечно, требовательная самка побуждает к чему–то стремиться, достигать — но и расслабиться с такой, в общем–то, не расслабишься…

Не так с твилекками. Уж если одна из них смотрит тебе в глаза — кажется, будто жизнь, — жизнь скромного механика, волей случая вознесённого в важный ранг на корабле, — по–настоящему удалась. Даже самая обыкновенная твилекка, — вроде вот этой красноносенькой медички, вгоняющей в его плечо очередную порцию лекарств, — умела улыбнуться как–то так, что ты, — пусть и ненадолго, — вдруг начинал чувствовать себя самцом успешным, неотразимым и необычайным.

Двуул чувствовал. Несмотря на обожжённый бок и кучу мелких осколочных ранений, полученных при взрыве одной из турелей нижней полусферы.

И ведь лично с капитаном обошёл все установки, проверил силовую электронику, криоконтуры… вычислители, само собой, не проверял — в этих вещах Двуул не разбирался. Хорошо, что не ему отвечать перед Лордом Вейдером. Зачем простому механику такие неприятности?..

О, Кавила!.. какая гнусная боль от этой мази… а медичка–то улыбается, улыбается… говорит что–то.

Маленький родианец пошире раскрыл затуманенные лекарствами глаза.

«Старший медтехник Ваая Гесура», прочитал он на плавающей перед самой его дыхательной трубой нагрудной табличке.

Как плавно движется… вверх–вниз… что она там сказала?

— Береги руку, Двуул, — сказала старший медтехник, — а бок ерунда, пройдёт.

— Хорошо–хорошо, — глуповато улыбаясь в ответ, выдавил родианец, — я, в общем–то, хоть сейчас…

— Сейчас нельзя, — строго сказала Гесура, подёргивая лекками, — сейчас нам надо вот этот пластырь… а ты не шали, не шали, бакту экономить приходится, новую–то здесь достать негде… а ранки–то пустяковые… видишь, я сама с тобой занимаюсь, дроидов отключила… ну–у? как мы себя чувствуем?

— Хорошо–хорошо, доктор, — сказал почти счастливый Двуул. Точно, эта самка на него запала!

— Медтехник, — поправила Гесура, но совсем не строгим голосом, — пару стандартных часов ещё придётся полежать.

Она устало выгнулась всем телом, взяла с соседнего столика неприятно–голубоватый пневмошприц.

— Теперь вот что, дружочек… не шали, говорю… вот и всё.

— А это ещё что, доктор? — спросил Двуул, представляя, как зайдёт в бар «У Дарта» под руку с такой шикарной, — и чистой! — сиреневокожей самкой.

— Общеукрепляющее, — ответила твилекка, пряча пневмошприц в поясную сумку, — сейчас немного поспишь и будешь совсем здоровенький.

— Хорошо, — рассеянно произнёс уплывающий в разноцветное блаженное беспамятство родианец. Действительно — хорошо. Хорошо–хорошо. Хорошо–хорошо–хорош–шо…

Добрая сиреневая Гесура торопилась, но её прощальная улыбка показалась Двуулу неприлично многообещающей.

— Обещают–то они много, товарищ Сталин, — виновато улыбнулся Меркулов, — да выполнять пока что–то не торопятся. Бомбового удара не нанесли до сих пор.

— Как Империя России подарила звездолёт… — задумчиво проговорил Иосиф Виссарионович. Несмотря на многочисленные неудачи последнего времени, настроение у него было хорошее: в неудачах ковался успех. Иного пути история не знает.

Сейчас следовало добиться лишь, чтобы неудачи не обошлись стране слишком дорого.