Красный падаван

Он прислушался к ощущениям. Странно: боль, конечно, чувствовалась, но… какая–то отстранённая, словно чужая. Он, пожалуй, не смог бы точно указать, что именно его беспокоит. В целом же порядком изношенное тело работало на удивление спокойно и справно, как, — пусть и не в молодости, — в зрелости. Неужто здесь настолько сильные врачи?..

Он повнимательнее присмотрелся к сиреневому чудищу.

Чудище дружелюбно пошмыгало красным носом и произнесло несколько слов, смысла которых он не понял, но по профессионально–успокаивающему тону безошибочно определил медицинского работника. В определённом возрасте научаешься распознавать докторов по одной интонации.

Да и не так уж много осмысленного могут они тебе сообщить на седьмом десятке… главное, что это всё–таки врач, не мордоворот–эсесовец.

Скальпель…

Что–то, видимо, эдакое проскользнуло в его взгляде, потому что девушка вздрогнула, пробормотала ещё несколько успокаивающих слов и так же плавно вывернулась в коридор.

— Спасибо, товарищ Гесура, мы идём, идём! — весело донеслось из–за двери. Голос был мужской, мягкий, но уверенный. С лёгким польским акцентом — в принципе, это не означало ничего.

Куда интереснее оказалась дверь, на которую генерал обратил внимание только теперь. Она не висела на петлях, а с приятным тихим шелестом отъезжала вбок.

Корабль, подводная лодка? Качки не чувствовалось.

Подземный бункер? Неужто логово самого Гитлера?

Ну–ну, товарищ генерал, не будем врать себе: не того полёта ты птица. Хотя забавно вышло бы: раздобыть скальпель, выбраться в коридор…

Из коридора в дверной проём, с явно машинальной уже осторожностью пригибая голову, шагнул высокий стройный военный.

В форме РККА. Генерал–майор.

Неужели всё–таки у своих?..

— Спасибо, товарищ Гесура, — сказал военный, улыбаясь маячившему за дверью сиреневому чудищу, — только всё же далеко не отходите, пожалуйста, мало ли.

Он выпрямился во весь рост, быстрым шагом подошёл к койке, отдал честь:

— Здравия желаю, товарищ генерал–лейтенант!

Необычно ясные глаза военного могли бы показаться даже водянистыми, если бы не удивительно тёплая и светлая его улыбка.

— Желаю здравствовать, — нейтрально ответил старый генерал, пытаясь вспомнить, откуда ему знакомо это умное усталое лицо.

— Наконец–то Вы пришли в себя, Дмитрий Михайлович, — сказал военный, приглаживая упрямый светлый чуб и аккуратно присаживаясь на край койки, — не скажу, будто сюжет на ниточке висит, но с Вами, глядишь, полегче пойдёт.

— А что, собственно, пойдёт? Где я? — откашливаясь, осторожно поинтересовался Дмитрий Михайлович.

— Сейчас мы с товарищем Половинкиным изложим. Со спасителем Вашим познакомитесь, не возражаете? Порученец товарища Сталина.

— Порученец — ладно, пусть порученец. Хотя я по–прежнему не понимаю, откуда товарищ Сталин таких людей берёт.

— Не берёт, — покачал головой Рокоссовский, — делает.

Маслов снова фыркнул, расплёскивая чай.

— Людей не так делают, Константин Константинович, а знаешь как?..

Теперь фыркнул уже Рокоссовский.

— Именно так их и делают, — он помолчал, утрясая мысль, — а как ты говоришь — это только личинки получаются. Чтоб из личинки человек вылупился — работать надо, силу вкладывать и душу. Вот у товарища Сталина силы много, и души много. И он для народа ни силы, ни души не жалеет. Поэтому и удаётся ему из личинок людей делать.

Алексей Гаврилович с уважительной иронией крякнул:

— Эка загнул–то, загну–ул…

— А знаешь, что самое удивительное? — продолжал Рокоссовский. — Эта сила так устроена: чем больше отдаёшь — тем больше к тебе возвращается, вот какая штука.

— Так ведь не всякая личинка желает в человека, как считаешь? — задумчиво проговорил Маслов, как–то по–новому разглядывая своего комкора.

— Конечно, — согласился комкор, — бывает, ты её пытаешься в человеки — а она же тебя за это только сильнее ненавидит. Но тут уж ничего не поделаешь, личинка не всякая годится. Иную проще того… извините.

— Во, теперь дело говоришь, товарищ генерал, — одобрил ехидный начштаба. — А то развёл фанаберию: душа, сила какая–то, личинки… Бац — и готово.

— «Бац» нельзя. Иначе зачем всё?

— Что «всё»?

— Вообще — всё, — сказал Рокоссовский, широко разводя руками. Жест, несмотря на некоторую многозначность, получился каким–то очень определённым: было ясно, что сам генерал отлично представляет себе то, о чём говорит. Просто не считает нужным конкретизировать: не поймёт собеседник — значит, и разговор ему не шибко–то по рангу.

Маслов, конечно, понял.

— Теория красивая, Константин Константинович, — сказал он, подвигая поближе корзинку с нарезанным хлебом, — только фактов не объясняет.

— Ну, что–то ведь, наверное, объясняет?

— Что–то объясняет. Но не всё. Вот, например, удачливости этого лейтенанта — не объясняет.

Рокоссовский тоже взял ломоть и надолго задумался.

— Не знаю, удачливость ли это, — наконец произнёс он, — но что парень молодец — бесспорно.

— Слишком он молодец, не находишь? Как прям в книжке.

— Да полно тебе, Алексей Гаврилович, — легко рассмеялся комкор, — некое чутьё, что ли, отрицать не буду, а так — просто на своём месте человек.