Красный паук, или Семь секунд вечности

– А мне недавно рассказал мой знакомый о блокаде Ленинграда, – продолжил ветеран, – он командовал сторожевым катером и сопровождал колонны транспорта с эвакуированными. Все повидал, но один случай, говорит, не могу забыть. Ленинградский порт. Раннее утро, осень. Идет погрузка транспорта, а мы в сопровождении. Все идет по графику. У меня вся команда смотрит в небо. А на причал заходит очередная колонна. Это дети с воспитателями и учителями. Я думаю, только бы повезло, только бы не было налета. А дети совсем маленькие: четыре, пять лет, но ведут себя по-взрослому; идут попарно, держат друг друга за руки, некоторые с флажками. У каждого за спиной маленькие вещмешки. Я как увидел эти мешочки, так сердце, говорит, сжалось. Только бы все обошлось, думаю! Но тут заныла сирена и началось. И вижу я эти кресты на крыльях, и посыпались бомбы. Все пылью и дымом заволокло. Замолотили наши зенитки, пулеметы: взрывы, крики. Налет-то отбили, одного поганца с крестами даже подбили, а детишки… почти все погибли. Я до конца дней своих буду помнить этих детей, лежащих на причале с маленькими вещмешками и флажками. И как я должен после этого относиться к свастике? К их самолетам, которые атакуют колону беженцев – женщин и детей или эшелоны с ранеными? Чем же он хорош для меня этот знак? Мы их к нам в Россию не звали с пушками и танками, и я их гусеницами своего танка давил, а теперь еще больше ненавижу, аж, зубы скрипят! В Москве, говорят, теперь можно сочинения Гитлера и прочих извергов купить. А государству, как будто бы до этого дела нет! Еще развели всякие правозащитные организации, чтобы этих недобитков защищать! А эти фашистские прихвостни из бывших республик хотят лишить нашу страну исторической памяти и отобрать нашу победу над фашизмом! И я сильно этого боюсь, потому что тогда это будет уже не Россия, а черт знает что.

– Да, нет, пап, – попробовал сопротивляться Юрий Петрович, – у нас в школе создан специальный штаб, собирают воспоминания ветеранов. Ведут с ними работу. Записывают их воспоминания. Фотографии собирают. Так что работа ведется.

– Ведется, – ворчал Петр Осипович. – Ты, меня не успокаивай, положение серьезнее, чем я думал. Мне недавно мои ветераны сказали, что выпускают такие компьютерные игры, где эти чертовы «тигры» расстреливают наши «тридцатьчетверки». И комментируют, дескать, «тигр» был сильнее наших танков. И всегда побеждал. Видишь, куда гнут! А это ложь, о которой мне трудно даже говорить, комок подступает к горлу! Что ж, придумали, может, они еще и придумают игру про концентрационные лагеря с виселицами и печками! И будут наших детей-дурачков учить, как и чем печи топить!

– Ну, ладно, – вздохнул Юрий Петрович, поднимаясь с дивана, – если не хочешь, можешь не рассказывать о своем последнем бое.

– Да там ничего особенного не произошло, – несмело начал Петр Осипович, глядя в окно, – это случилось весной сорок четвертого, на Украине. В день моего рождения – семнадцатого апреля. Да это и не бой был совсем. А так, незначительный эпизод местного значения. Напоролись на фрицевскую засаду. Второй Украинский фронт наступал. Я был тогда командиром танкового отделения танковой роты. Три машины мне подчинялись. Получили приказ двигаться в направлении на Умань. Идем по пересеченной местности, строем, несколько колон. Обходим какой-то населенный пункт по огромному полю; еще левее речушка, с деревьями по берегу. И тут я получаю приказ от комбата произвести разведку ближайшего оврага на юго-востоке от курса. А мы дня два без остановки преследуем отступающих фрицев; дым, копоть и пылища от танков до неба, а они от нас драпают: никакого сопротивления не оказывают, и их и не видно вовсе. В овраг, так в овраг. Приказываю, левый поворот, и мой механик Гудков Павел, здоровый такой мужик, разворачивает машину, и мы уже в овраге, а там глиняная трясина. Что делать? Приказ же выполнять надо!

Юрий Петрович вновь уселся на скрипучий диван.

– Я командую механику, давай на левый пригорок, – продолжал увлекшийся Петр Осипович, – а то засядем в глине. Кто же знал, что тигры за рекой? Вперед уже прошло столько машин, а от разведки никаких данных не поступало. Понимаешь?

– Да, пап, понял.