Красный Петух

Когда Карл почувствовал, что осталось около получаса до окончания службы, он с невозмутимым видом поднялся со своего места в глубине кафе и отправился в туалет, чтобы с этого начать свое исчезновение. Из захваченной с собой сумки он вытащил джинсы, свитер и большую зеленую куртку полувоенного образца, которую все мужчины и большинство женщин до пенсионного возраста носят в Израиле почти весь год, и быстро переоделся. Потом через кухню, где несколько палестинцев играли в карты, вышел на параллельную улицу. С площади по другую сторону квартала из громкоговорителей слышалось пение псалмов. Он спустился по улице и свернул в холмистый район с узкими переулками; Карл тщательно изучил карту Бетлехема и был уверен, что сможет тут ориентироваться.

Карл почувствовал, что его забирает азарт, улучшается настроение. Сейчас, когда он был один "на поле боя" и мог действовать по хорошо усвоенным правилам, его противником были не какие-то там чекисты, а лучшая в мире служба безопасности, да еще у себя дома, и он либо попадет в западню, либо раздобудет действительно важную информацию.

Наконец-то начались настоящие действия в реальных условиях, где можно проверить работу всей системы.

Улицы и закоулки в этой части Бетлехема были тихие и пустынные, и народу встречалось так мало, что он довольно быстро понял: слежки за ним нет.

Он пересек эту часть города, обогнул большую площадь и направился на место стоянки туристических автобусов, маршрутных и обычных такси. Оставалось не менее двадцати минут до того, как поток туристов хлынет сюда после окончания службы в церкви. Он быстро нашел автобус с табличкой "Ансгар тур" на переднем стекле.

Шофер сидел рядом с местом водителя, читал и слушал восточную музыку. Карл постучал в окно и передал ему письмо для руководителя группы, где объяснял, что отделяется от группы, чтобы побыть в одиночестве и подумать несколько дней, но перед отъездом домой он даст о себе знать (совершенно не нужно, чтобы о нем заявляли в полицию как о пропавшем пилигриме). Шоферу же он несколькими жестами объяснил, что Иисус Христос не может быть из пластмассы и что он не предмет торговли. Затем уверенно зашагал прочь. Шофер пожал плечами, засунул письмо во внутренний карман пиджака и вновь включил музыку.

Карл взял такси и отправился в Иерусалим. В это время суток горная дорога была почти пуста. Навстречу попалось всего несколько машин, так они и доехали в одиночестве. Он назвал адрес в центре еврейской части города.

В двух кварталах от места, где он вышел из такси, было ночное кафе – так сообщалось в брошюре для туристов, в него Карл и зашел. Он купил себе несколько английских газет, заказал некрепкий кофе с молоком, патокой и хумус с небольшим кусочком хлеба, нашел укромный уголок и просидел там несколько часов, читая газеты; в конце концов он почувствовал, что слишком засиделся. Но им никто особенно не интересовался. В кафе расположились группками главным образом молодые израильтяне, похоже, толковавшие о политике. Если кто и бросал беглый взгляд в его сторону, то газеты на английском языке сразу позволяли распознать в нем иностранца, а это отбивало охоту говорить с ним о политике или футболе.

Он вышел из кафе почти затемно, но вот-вот должно было рассвести. Он спустился через еврейскую часть города, продолжил путь вниз с холма к освещенной старой городской стене и вошел через ворота Яффа. Переулки были мокрыми от дождя и совершенно безлюдными, жалюзи магазинов из гофрированной жести опущены. Сейчас казалось, что это вымерший город, хотя днем здесь шум и толчея.

Минут десять потребовалось ему, чтобы пройти через весь город и выйти из него с другой стороны, поблизости от храма. Здесь он пошел вниз к Гефсиманскому саду. Там в долине, в небольшом домике, как утверждалось, находилась могила Марии Магдалины. От нее он стал подниматься по Масличной горе. Пройдя с четверть часа среди кустов и деревьев, он подошел к месту, которое и было оливковой рощей.

Он открыл сумку и достал из нее плащ, расстелил его и сел, прислонившись спиной к оливковому дереву. Никто не мог пройти вблизи незамеченным, но рядом не было ни души, а вид был великолепен.