Красный Петух

– Ничего странного. Понти – один из основателей пропалестинского движения в Швеции и, кроме того, шеф международного отдела "Дагенс эхо". Альфа и омега антиимпериалистического движения, с которым мы сейчас имеем дело. В ходе акций протеста против "Экспрессен" и других газет можно громко заявить о своих взглядах и проблемах, – раздраженно объяснил Карл. – Все элементарно.

– Ну а как расценить подозрительную уверенность Понти, что "никаких доказательств против убийцы нет"? Откуда ему это известно? – упрямился Фристедт.

– Думаю, что я могу ответить на этот вопрос, – вмешался Аппельтофт. – У Понти двадцатилетний опыт знакомства со способами работы служб безопасности; он ведь непосредственно знал, например, что произошло с Нэслюндом, я имею в виду, почему газеты писали всякую чепуху. Мы же никого не схватили, так что любой может рассчитывать на трудности при получении доказательств. Нам надо ясно понять: мы имеем дело с компетентным и очень умным человеком.

Их прервала секретарша с новым конвертом для Фристедта. Ни слова не говоря, он вскрыл его, несколько секунд читал, а потом бросил на груду бумаг, лежавших на столе.

– К черту, займитесь этим, а я в город совершать "должностной проступок", – сказал он и с явной неприязнью переправил бумаги через стол Карлу и Аппельтофту. Потом встал и ушел.

Карл бросил взгляд на бумаги. Это был отчет о планируемом рейде против шведского палестинского движения.

– From Sherlock Holmes with love[31], – сказал Аппельтофт. – Ты или я?

– Давай я возьму, нет, здесь ведь три экземпляра, возьмем каждый свой. Как ты думаешь, что теперь будет?

Аппельтофт вздохнул. Он слишком хорошо знал, что будет. И понимал, что это же знал и Фристедт, вот почему он так демонстративно покинул этот дом.

– Там пришли к выводу, что акции предстоят немедленно, и поэтому нацелились на палестинцев в Упсале. Считается, что удар произойдет в течение суток, полагаю, что примерно так, – сказал он устало.

– Но они же под наблюдением. Они ведь ничего не смогут предпринять без того, чтобы мы не заметили; они не смогут и шага ступить, чтобы мы не помешали им в этом; и, кроме того, получим доказательства, – возразил Карл.

– Ты так прав, так прав, – сказал Алпельтофт, потирая большим и указательным пальцами глаза. – Мне это нравится не больше, чем тебе, но, во всяком случае, одно хорошо. Мы сможем заполучить их, сможем допросить и узнаем немного конкретнее... У нас будут по крайней мере более точные сведения. Попробуй посмотреть на это так.

* * *

По дороге домой Фристедт слушал по радио в машине местные сплетни и пытался ни о чем не думать: "На мосту Вэстербрун перевернулся молоковоз. Частный центр вакцинации объявил забастовку. Движение за мир призывает на митинг протеста в стокгольмском Народном доме. За вчерашнюю ночь остановлены восемь пьяных водителей". Погода, как всегда, обычная.

Он вставил ключ в замок входной двери под звуки несшейся из гостиной рок-музыки; в прихожей ему показалось, что вся вилла вибрирует. Восемнадцатилетний сын лежал на софе прямо в ботинках, курил и смотрел в потолок – сам себе хозяин.

– БУДЬ ЛЮБЕЗЕН, ПРИГЛУШИ ЗВУК! – прокричал отец, проходя мимо гостиной и даже не притворяясь, что не замечает облаков дыма; ему не хотелось возобновлять старую, набившую оскомину дискуссию. Обе дочери уже выпорхнули из гнезда, одна стала стюардессой и вышла замуж за летчика, другая изучала медицину в Умео, и дом стал слишком большим. Они даже подумывали продать его: в старости лучше жить просто в квартире.

Он разделся, принял душ и решил побриться. "Старею, старею". Бреясь, он старался не разглядывать себя.

– Это правда, что ты охотишься на убийцу полицейского?

Сын стоял в дверях в ванную. На этот раз вопрос звучал не иронично, не как обычное: "Ну, сколько шпионов поймал сегодня, па?" – вопрос, на который он должен был получить отрицательный ответ.

– Пойди сядь, я приду, как только помоюсь, – ответил Фристедт, чтобы потянуть время. Ему не хотелось отказывать сыну, раз тот спросил серьезно, но он и не хотел раскрывать своему гимназисту государственные секреты. Он побрился, помылся, обвернулся полотенцем и вошел в гостиную. Сын стоял у аквариума.

– Садись, – сказал коротко отец.

Они сели друг напротив друга; он заметил синяк под левым глазом сына.

– Что с глазом?

– А-а, один идиот все время болтал: мол, стреляйте в сыщика, стреляйте в сыщика.

– Ты что, подрался в школе?

– Да, но это ничего. А все-таки это правда?

– Кто тебе рассказал?

– Мама.

– Значит, правда, но ей не нужно было говорить тебе об этом. Знаешь, я не имею права рассказывать о работе дома. Твои сестры одобряли такое положение и даже считали его преимуществом.

– Но это правда? Вы поймаете этого дьявола?

– Надеюсь, но точно не знаю. А почему тебе так хочется знать?

– Ведь на месте этого полицейского мог бы быть и ты, да?