Насчет «Окей!» я бы поспорил – лицо все в крови, из разбитой брови щедро заливает, даже футболка на груди мокрая; но омерзительно-белоснежная улыбка по-прежнему на месте, словно приклеенная. Бесит меня этот сраный ковбой, смотреть на него не могу, аж скулы как от лимона сводит.
Пока Дэвид контролировал обстановку, я распахнул водительскую дверь универсала. Внутри – месиво, хорошо пострелял. Схватил за воротник и выволок труп водителя, потащил его в пинцгауэр. Обратил внимание что не ошибся – на голове, на широких резинках крепления, прицел ночного видения. Уже не рабочий – ни голова ни уцелела, ни прицел. Сам наш преследователь был чернокожий мужчина, лет тридцати – и совсем не рядовой уличный гангстер на вид, если смотреть на сохранившуюся часть лица. Серьезный парень, если конечно отбросить то, что мертвый.
Когда серьезный мертвый парень оказался в пинцгауэре, я бросил туда еще найденный в салоне универсала клон АК с парой магазинов, и мы с Дэвидом запрыгнули в машину. Я порулил просто вперед, но почти сразу мы выехали к набережной реки. Закрывающий марлевым тампоном разбитую бровь Дэвид сразу прокричал что-то невнятно, но с интонацией как Архимед кричал: «Эврика», и уже уверенно показал направление к советскому представительству.
Проехав полкилометра по набережной, мы повернули и снова углубились в городские кварталы. Теперь только дома здесь были по большей части двухэтажные, причем встречалось немало деревянных. Центр города, надо же, а выглядит как улочка провинциального курорта.
Проскочив мимо зеленого сквера, с одной стороны которого располагались два пятиэтажных офисных здания из стекла и бетона, подъехали наконец к воротам советского торгового представительства. Располагалось оно не в одном, а сразу в целом комплексе из нескольких двухэтажных зданий, огороженных высоким забором. Ворота были закрыты, и подъехав почти вплотную, я посигналил. Потом еще раз посигналил.
– Свои, открывайте! – высунувшись из окна, на русском крикнул я громко.
– Свои в такое время дома сидят, – почти сразу послышалось откуда-то из-за ворот.
– Мой адрес не дом и не улица, мой адрес Советский Союз! – крикнул я в ответ машинально. – Открывайте, у меня важная информация для товарища Петрова!
Последовала некоторая пауза, использованная явно для переговоров.
– Как заезжаешь, сразу останавливаешься, выходишь из машины. Руки на виду, оружие не трогаешь.
– Сэр, есть сэр!
Автоматические ворота пришли в движение, почти бесшумно отползая в сторону. Едва заехали на территорию, как я сразу остановился. Держа руки на виду, как и было сказано, вышел из машины. Дэвид, толкнув свою дверь локтем, и по-прежнему прижимая ко лбу окровавленный марлевый тампон, тоже спрыгнул на брусчатку двора. Его СКС остался в салоне, а вот у меня машинпистоле так и болтался на груди, на таком удобном ремне.
К нам уже подошел сотрудник охраны. Усатый, причем хорошие такие усы, густые; белая рубашка, на которой чужеродно смотрелись бронежилет и разгрузка с магазинами. Оружие усатый держал наготове – надо же, «Вал», автомат специальный, кучеряво живем. Серьезный дядька – простым охранникам такое не дают, в Союзе с бесшумным оружием крайне строго.
– Кто такие? – спросил усатый охранитель представительства.
– Я Максим Царев, турист из Петрограда. Это Дэвид Мэйсон-младший, сын Дэвида Мэйсона, окружного прокурора штата Миссури. В машине двое убитых – похоже наши, журналисты, подобрали по дороге. Но не уверен, документы не смотрели.
– Чего так? – поинтересовался усатый.
– Стреляли, – пожал я плечами.
– Это вы только что шумели неподалеку?
– Получается да.
Усатый опустил оружие, заглянул в боковую дверь пинцгауэра – мы ее даже не закрывали, так и ехали.
– Тут трое, – сразу отметил он.
– Сверху там еще один странный товарищ, который охотился за нами, а скорее всего и за ними, в приборе ночного видения.
– Какое у тебя сообщение для Петрова? – отвел взгляд от погибших в салоне усатый охранник торгового представительства.
– Важное.
– Конкретно, какое? – вкрадчиво переспросил усатый.
– Вы Петров?
– Да.
– Документы, будьте добры. С разворотом, чтобы я фотографию и фамилию увидел.
– Я тебе сейчас, (уточняющее междометие), небо в клеточку покажу, с разворотом! – возмутился собеседник, добавив что-то про охамевшую молодежь, у которой еще молоко на губах не обсохло.
– Слушай, дядь, – я уже понемногу начал раздражаться. – Мы с тобой оба по итогу сегодняшней ночи объяснительные будем писать товарищу генерал-майору, и я уже почти готов писать все с натуры, как есть. И ты не поверишь, но у меня настолько важное сообщение, что если ты сейчас будешь мне небо в клетку показывать вместо того чтобы к Петрову проводить, то после моей объяснительной не торгпредство на теплом побережье, а в Анадырь поедешь, сортир на Угольных копях охранять. Я тебе русским языком сказал, что мне Петров нужен, какого Хулио Иглесиаса ты мне тут мозг компостируешь?