Красный сад

Покинув Блэкуэлл, Бен и думать не думал о том, чтобы собирать легенды в городах, расположенных вдоль дороги до Амхерста. Он сел в поезд, купив билет на деньги, которые взял у Рут Карсон по ее настоянию. Он опоздал больше чем на неделю, но никто из руководителей Программы поощрения писателей не вменял ему это в вину. Люди в сельской местности часто сбивались с дороги. Виноваты были недостаточно точные карты. На Новый год Бен пошел в отель «Плаза». Он рассказал приятелям о семье банкира, которая живет на церковном дворе, об одноглазой рыси, которая гуляет на поводке, о таверне, хозяин которой застрелился после пожара. Только о жене рыбака он не сказал ни слова. Эту историю он оставил при себе и ничуть не удивился тому, что проиграл пари, и вынужден был угощать не только победителя, который выиграл с историей о пасечнике, ужаленном пчелами тысячу раз, но и всю честную компанию, и не один раз.

Поцелуй меня и скажи 1945

Ханна Партридж славилась своим садом. В том году она высадила более восьмидесяти саженцев томатов. Она трудилась весь июнь напролет, ползая по земле на четвереньках. Ее рыжевато-золотистые волосы стали красными от маслянистой почвы. После того как Ханна вечером мылась, ванну нужно было отчищать. С наступлением августа урожай начал созревать. Из всех родственных белладонне растений только томаты не являются ядовитыми, да и у тех листья могут стать смертельной отравой, если заварить их на манер чая. Томаты в Массачусетсе не считались пригодными в пищу вплоть до середины девятнадцатого века. Потом появились сотни различных сортов. Прогуливаясь летними вечерами, соседи Ханны могли уловить горьковатый зеленый запах вьющихся стеблей. Люди заглядывали в огромный двор, где сумерки отливали зеленью и простирались длинные тени. Если в первых влажных волнах наступающего вечера стоять очень тихо, то, кажется, можно услышать, как растут саженцы.

Большие фермы, окружавшие город, позакрывались, поля стояли голые, амбары пустые. Еда, если не была выращена своими руками, стоила немыслимых денег. Даже в маленьких городах, таких как Блэкуэлл, говядину и масло отпускали по норме. Только что закончилась война, и множество молодых людей, которые в иное время работали бы на фермах, воевали за океаном. У тридцати горожанок мужья были в армии. Еще двадцать отдали по призыву сыновей. Очень немногие люди утруждали себя в то время приготовлением обедов из нескольких блюд, особенно не до обедов было тем, кто проводил на войну мужа или сына. В кофейне предлагали новое, победное меню, более простое и дешевое. Там сосредоточилось подобие ночной жизни города. Люди ложились спать раньше обычного, опасаясь темноты, окружавшей Блэкуэлл по вечерам.

Ханне было тридцать пять лет. Молодая и симпатичная, она чувствовала, что еще не жила. Почему же ей тогда казалось, что жизнь закончилась? Ее сестра Азурина окончила курсы медсестер и уехала во Францию, где работала в военном госпитале. Азурина находилась в зоне боевых действий, не раз смотрела в лицо смерти, пробиралась по вязким полям к раненым и порой заменяла хирурга, профессии которого никогда не училась, потому что врачей не хватало. Она влюблялась в обреченных на смерть мужчин, проводила с ними страстные ночи и оплакивала одного да другим. «Может, у меня не будет другого случая прожить жизнь, — писала она Ханне. — Если не теперь, то когда же?»

Ханна, сидя по вечерам в гостиной, читала письма Азурины. Окна были распахнуты настежь, работал вентилятор, и все равно было нестерпимо жарко. На Ханне была рубашка, больше ничего. Свои длинные стройные ноги она опускала в таз с водой, чтобы охладиться.

«Зло можно победить только радостью, другого способа нет, — писала Азурина. — Забудь все, чему нас учили раньше».

От жары кожа у Ханны порозовела, светлые волосы она заколола. Колени были все еще испачканы красной землей после целого дня работы в саду. Ханна считала себя внешне непримечательной, особенно по сравнению с сестрой, но в минуты покоя ее лицо излучало сияние. Если бы кто-то увидел ее сейчас, проходя мимо дома и заглянув в окно, он понял бы, что она прекрасна. Но никто ее не видел, и она совсем не заботилась о впечатлении, которое производит. Ночные бабочки ударялись о решетку, убежденные, что летят в правильном направлении, не замечая тонкой сетки, которая преграждала полет. Ханне было их жаль. Ведь только круглая идиотка будет снова и снова биться головой о то же самое препятствие, даже не пытаясь что-то изменить. Идиотка, которой следовало бы оставить дом и отправиться в Париж, но она, похоже, прикована к этому саду и к этим стенам.