Красный сфинкс

«Япония мечтает завоевать Великий океан. Это всем известно. Глупый старый мир молчит, а наше правительство делает дружественные жесты, которые могут захлестнуть петлю на нашей же шее. Филиппины, Гавайя, Панама кишат шпионами. Как ни протестуют газеты, мы разрешаем агентам страны „Восходящего солнца“ селиться у нас. А между тем точно установлено: пятьдесят молодцов из тысяч и тысяч проживающих у нас японцев, которые под видом мелких торговцев шелком, зубных врачей и парикмахеров ютятся на островах и в Панаме, в один прекрасный день могут совершить прогулку с саквояжами подмышкой, взорвать шлюзы, плотину и разрушить Панамский канал. Флот окажется отрезанным от Тихого океана, и ему придется тащиться лишние восемь тысяч миль вокруг берегов Южной Америки. Наглость японцев потрясающая! Готовясь к войне, они выпускают десятки бредовых книг, описывающих, как они разгромят США и завоюют Дальний Восток Советского Союза».

Настоящая большая война грянула.

Ни подводная лодка Гр. Адамова, ни японский секретный крейсер Михаила Розенфельда никакого участия в ней не приняли, но авторы не остались в стороне от активных дел. Правда, к началу Великой Отечественной войны Михаил Розенфельд уже не числился в штате редакции «Комсомольской правды». В его личном деле лежало заявление: «Ввиду того, что в наступающем 1941 году мне предстоит большая творческая работа (книга о Чкалове и др.), прошу освободить меня от работы в редакции». Жизнь и в это внесла коррективы. Вместо спокойной работы над книгой о знаменитом летчике лейтенант 2-го ранга Михаил Розенфельд отправился на Юго-Западный фронт корреспондентом газеты «Красная Армия». Он летал в тыл врага к партизанам, выполнял на боевой машине обязанности воздушного стрелка.

«Как уже говорилось, наши войска перешли к стратегической обороне, – вспоминал позже генерал Д. И. Ортенберг, главный редактор газеты „Красная звезда“. – В Ставке она была определена как „активная стратегическая оборона“. Наряду с этим было решено провести частные наступательные операции в Крыму и в районе Харькова, а также в некоторых других районах. На эти фронты мы послали в помощь нашим постоянным корреспондентам группу спецкоров. На Юго-Западный фронт отправился Михаил Розенфельд. Чтобы рассказать о довоенной биографии Розенфельда, потребовалось бы много страниц. Не было той горячей точки, где бы он не побывал: на дальней зимовке, на ледоколе „Малыгин“, в экспедиции „Эпрон“, в знойных песках Каракумов во время автопробега в несколько тысяч километров, на борту подводной лодки, в гондоле дирижабля, в 1929 году в Маньчжурии он летал на бомбежку укреплений белокитайцев под Чжалайнором, всеми правдами и неправдами пробрался в Испанию. За подвиг по спасению экипажа затонувшего в Баренцевом море ледокола был награжден орденом Трудового Красного Знамени…

С Розенфельдом я познакомился на Халхин-Голе. Он прибыл туда как корреспондент «Комсомольской правды». Но мы его, как и всех спецкоров центральных газет, заграбастали, он осел в «Героической красноармейской» и остался там до конца войны. Розенфельд жил в соседней со мной редакционной юрте, но его койка почти всегда пустовала. Он дневал и ночевал на передовой. Появившись в редакции, не входил, а врывался в мою юрту – высокий, с неугасаемой мальчишеской улыбкой, воодушевленный, словно намагниченный увиденным, и начинал с ходу рассказывать, каких видел героев за рекой Халхин-Гол. – «Садись и пиши, – говорил я ему. – Пойдет в номер». – «Уже», – отвечал он и клал мне на стол исписанные карандашом листики.

Когда успел? Писал он обычно на «передке» – в солдатском окопе, в блиндаже. Его корреспонденции и очерки дышали боем или, как у нас говорили, пороховым дымом. В «Героической красноармейской» сложился неписаный закон (он перешел потом в «Красную звезду»): не засиживаться в редакции, большую часть времени проводить на передовой, непременно видеть бой и людей в бою своими глазами, быстро писать, быстро доставлять материалы в редакцию и так же быстро уезжать снова на фронт. Розенфельд строго придерживался этого правила.