Красный сфинкс

«Бабочки у него были: гигантские орнитоптеры, летающие в лесах Индонезии и Австралазии, и крохотные моли, – так начинается научно-фантастическая повесть Н. Н. Плавильщикова „Недостающее звено“. – Орнитоптеры привлекали его величиной и благородной окраской, в которой черный бархат смешивался с золотом и изумрудами. Моли нравились ему по другой причине: расправить тончайшие крылья этих крошек было очень трудно…» И дальше: «Он смотрел на большую стрекозу с бирюзовым брюшком, летавшую кругами вокруг него. Стрекоза хватала на лету комаров. Иногда оторванное крылышко комара падало, кружась у самого лица Тинга, тогда он видел, как оно переливалось перламутром в колючем луче…»

Монголия, Корея, Япония, Индия, Иран, Мадагаскар, вся Россия – не было такого уголка на планете, откуда бабочки, моли и жуки не попадали бы в руки профессора Н. Н. Плавильщикова. Одних только жуков-дровосеков в его уникальной коллекции было более 50 000 экземпляров. «Эти жуки – не очень-то приятные насекомые, – писала Марта Гумилевская. – Это вредители. Они откладывают свои личинки в стволах деревьев. Тоненькая, маленькая личинка вбуравливается в ствол. Работает она не спеша, не торопясь, прокладывает и прокладывает себе канал, впитывая в себя древесные соки и выбрасывая прочь труху. Целый год идет она вперед и еще год движется обратно. За это время она растет, увеличивается, толстеет, становится уже в полпальца величиной. Перед выходом из канала она останавливается и ставит себе перегородочку. Больше она уже не грызет. Теперь она окукливается. Из куколки выводятся жуки, они пробивают перегородку, вылетают наружу, живут, откладывают яички, из яичек образуются личинки, и все начинается сначала… Усачи-дровосеки портят отличный строевой лес, делают его непригодным. Жуков-дровосеков нужно уничтожать. А для этого их нужно изучить. Чем Николай Николаевич и занимался…»

К помощи Н. Н. Плавильщикова обращались крупнейшие зоологические музеи СССР, он активно участвовал в научной обработке энтомологических коллекций для музеев Лондона, Парижа, Берлина, Вены, Праги. «Если бы вы случайно попали в квартиру Николая Николаевича, – писала Марта Гумилевская в предисловии к редкой сейчас книжке Н. Н. Плавильщикова „Кто-то на дереве“ (1968), – не зная, чья она, вы сразу бы поняли, что здесь живет ученый. Об этом говорят и бесконечные полки с научными книгами и большие коллекции насекомых, загромождающие комнаты и коридоры. Эти коллекции помогли бы вам определить специальность ученого: он несомненно занимается изучением насекомых, он – энтомолог. А когда вам назовут имя хозяина дома, вы сразу же вспомните его любопытнейшие рассказы по радио и книги, которые наверное читали…».

«Я иду домой с далекой прогулки, вернее – плетусь, с трудом переставляя ноги, – писал сам Плавильщиков. – Колени словно чужие, поясницу ломит, голову напекло солнцем. Я едва вижу узкую тропинку, а широко раскрыть прищуренные глаза не могу: они так устали, что их, словно ножом, режет солнечный свет. И все же я счастлив. Счастлив! Простояв полдня, пригнувшись к полувысохшему кустику посреди выгоревшего от зноя пустыря, я увидел, как маленькая гусеница устроила себе дом, стянув шелковинкой края листа…»

«Вот пример из книги Николая Николаевича „Занимательная энтомология“, – вспоминала Марта Гумилевская. – Автор рассказывает о том, что он идет мимо обыкновенного деревянного забора на краю дачного поселка. На заборе – комочек сухих былинок. Вы бы прошли мимо, решительно ничего не заметив: мало ли сухих былинок пристало к доскам! Но острый, наблюдательный глаз Николая Николаевича задерживается на них. Ученый останавливается. Следит. Ara! Комочек зашевелился. Ну, разумеется, это не просто сухие былинки. В них скрыта жизнь. Под ними – домик гусенички бабочки психеи-мешочницы; с виду неказистый, он изнутри выложен шелком и атласом. Сейчас, в первые дни лета, гусеничка превратится в куколку. Из нее выведутся бабочки, а потом бескрылая самка психеи отложит яички и умрет… Но у этой бабочки, точнее, у ее гусеничек есть свои секреты, которые ученому хочется разгадать. И он ставит опыты. Он собирает неказистые комочки с забора – их тут много – и уносит к себе домой. Настало время, появились бабочки, самки отложили яички, из них стали выводиться гусеницы. „Как вы думаете, – хитро прищурившись, спрашивает ученый читателей, – что они прежде всего станут делать? Есть? Вот и ошиблись! Они начнут одеваться! Редкостные гусеницы, они никак не хотят ходить раздетыми!“ Вот они скоблят пушок с листьев ястребинки, которые им подложил ученый, скоблят и сбивают прочные комочки, как бы нанизывают их один к другому, словно бусы. Ниточки бус превращаются в поясок, этим пояском гусеничка обматывает себя, а потом прикрепляет – „пришивает“ к нему другие бусинки. Получается в результате колпачок. Эта крошка работает с таким искусством, будто ее кто-нибудь обучал. Но ведь она решительно ничего не соображает: инстинкт, врожденные повадки – вот сила, руководящая ее поступками…»