Красный сфинкс

Сюжет романа прост. Попавший в плен к колчаковцам юный партизан Гелий томится в тюрьме. На рассвете его поведут на расстрел. Старый опытный врач, мистер Митчель, американец, бывший политэмигрант, тоже вместе с Гелием брошенный в камеру, пытается помочь юноше. Он погружает Гелия в некий особенный гипнотический сон, в котором Гелий переносится в невероятно далекое будущее. В такое далекое, что там он существует уже как гениальный ученый Риэля. И там, в этом далеком будущем он влюбляется в красавицу Гонгури.

Впрочем, Гонгури не просто красавица. Она умна, она пишет пронзительные стихи, даже по своему общественному положению она стоит неизмеримо выше юного партизана. (Невольно вспомнишь любовь Итина к Ларисе Рейснер, – Г.П.) Ко всему прочему, многочисленные достижения прекрасной Гонгури в науке и искусстве отмечены высшим знаком организации самых выдающихся людей мира – Рубиновым сердцем.

«Я поклялся звездному небу, что какой угодно ценой стану достойным хотя бы лучшего взгляда Гонгури… Еще два года я почти не спал, бледнея в лабораториях фантастического здания, два года с безумным темпом мысли я переходил от книг к вычислениям, от вычислений к опытам и лекциям». К счастью, мир, в который попал Гелий, действительно дает возможность трудиться с полной отдачей сил. Да и как может быть в свободном счастливом мире? «Дети там еще играли в государства и войны, но на самом деле преступление стало невозможным, как… ну, как съесть горсть пауков!»

«Современное мне величие стало не только грезой со времени Онтэ, гениального генэрийца, за пятьсот лет до моей эры открывшего способ уничтожать зависимость от притяжения мировых тел… Тяжесть, наше проклятье, превратилось в чудесную силу. Огромные массы поднимались вверх и брошенные обратно давили на гигантские рычаги, двигавшие бесконечные системы машин. Мир – энергия. Она безгранична. Мы, жалкие карлики, страдаем извечно от ее недостатка, но она всюду. И как мало, как мало нужно, чтобы покорить ее организующей силе духа, чтобы стать великим и свободным: только немного разума, немного коллективного разума!»

Увиденный Гелием мир не похож на тот, из которого он бежал.

В Стране Гонгури «не было различия по национальностям… Только точная мысль определяла производство… Коллективное творчество преобладало. Даже художники очень часто вместо подписи ставили знаки своих школ… Памятники воздвигались не людям, а событиям: „Победа над тяжестью“, „Перевоплощение вещества“… А удивительнее всего была история Лонуола. С этим громким именем сплелись какие-то очаровательные тайны. Ученый и поэт, он был одним из величайших людей моего времени. В его реторте, впервые после неведомого дня возникновения жизни, зашевелилась протоплазма, созданная из мертвого вещества. Настанет день, – говорил в стихах Лонуол, – когда человек будет питаться мыслями и рождаться от платонической любви».

Как это ни парадоксально, жестоким годам свойственны романтические воззрения.

«Сады Лоэ-Лэле, – рассказывал Риэль, – поднимались в горы, на восток и север, и на их склонах постепенно переходили в лес, вернее, в запущенный сад. Строители города дали направление водопадам, засеяли отдельные холмы цветами, привили плодовые деревья, и потом все было оставлено влиянию времени. Стихии нарушили план людей и всюду внесли свой дикий отпечаток».

Благодаря своим собственным гениальным изысканиям Риэль получает возможность со стороны наблюдать свою далекую несчастную Землю.

«В одном месте при свете луны я увидел поразительную и громадную статую, воздвигнутую на пороге великой пустыни: зверь с лицом человека. Я был уверен, что неизвестный художник олицетворил в этом уроде все человечество…

Я заинтересовался толпами одинаково одетых мужчин, шагавших в ногу, возбужденно горланящих и вооруженных длинными ружьями, оканчивающимися ножами. Смутная догадка, жуткая, как мысль о противоестественных гадостях, возникла в моем горящем мозгу. Мгновенно я отдалил от себя планетку, и то, что я увидел, совсем не согласовалось с моим представлением о войнах, почерпнутым из древнейшей истории Страны Гонгури. Здесь не было ни армий, двигающихся вперед с храбрыми предводителями во главе, ни осажденных городов, героически обороняющихся против врагов. Здесь были осажденные страны и осажденные народы. В глубоких длинных ямах, вырытых параллельными рядами, дальше чем от Лоэ-Лэле до Танабези, стояли люди и целились друг в друга. Привычным взглядом я оценил поразительное совершенство огнестрельного оружия и военных машин, применявшихся во враждебных армиях, каких никогда не было в Стране Гонгури. Это была, скорее, не война, а коллективно задуманное самоубийство, так спокойно, медленно и чудовищно совершалось массовое истребление жестоких крошечных существ…»

Бессмысленность и бесчеловечность происходящего потрясли Риэля.