Красный сфинкс

Развеются как дым проекты Аримана —
Большою армией ему хвалиться рано.
Причина сей войны куда страшней: она
Меня касается и мною рождена.
Ведь это кровь моя; мне страх терзает душу.

Акаст

Кровь ваша, государь?

Король

Я объясню, послушай.
Дочь — это лучшее создание мое;
Небесным светочем зовете вы ее,
Но светоч этот стал — тебе могу сказать я —
Для царства и семьи лишь факелом проклятья.
Да, иноземца страсть теперь ее влеет;
Зовя ею сюда, беду мою зовет.
Когда я бью врага уверенной рукою,
Она сдается!

Акаст

Зевс! Возможно ли такое!

Король

Да, это так, Акаст. Враги со всех сторон
Державе нанести стараются урон;
Ни подкуп, ни подкоп — ничто не позабыто,
Готовят гибель мне и тайно и открыто!

Ответом на эти стихи, произнесенные с подчеркнутой выразительностью, были аплодисменты пятерых слушателей. В ту эпоху драматургическое стихосложение далеко еще не достигло той степени совершенства, на какую подняли его Корнель и Расин. Антитеза деспотически царствовала в конце периода; эффектным стихам отдавали предпочтение перед прекрасными, как позже стали предпочитать прекрасные стихи хорошим, пока не поняли, что хорошие стихи, то есть стихи, близкие к действительности, — лучшие из всех.

Возбужденный этим всеобщим одобрением, Ришелье продолжал:

— В этом же акте я набросал сцену с Мирам и отцом; ее должен будет целиком сохранить тот из вас, господа, кто займется первым актом. В этой сцене заключена вся моя мысль, притом мысль, в которой я не хочу ничего менять.

— Прочтите, монсеньер, — сказали л’Этуаль, Кольте и Буаробер.

— Мы слушаем вас, монсеньер, — присоединился к ним Ротру.

— Я забыл сказать вам, что Мирам вначале была невестой колкосского принца, — сказал Ришелье, — но принц умер, и она пользуется этой первой любовью как предлогом, чтобы остаться верной Ариману и не выходить замуж за Азамора.

Вот сцена между нею и отцом. Каждый волен увидеть здесь намеки, какие ему заблагорассудится.

Король
Сомненье, дочь моя, мне успокоить нечем:
Надменный Ариман со мною ищет встречи
И, раб пустых надежд, вас хочет увидать.
С надеждою на мир могу ль ею принять?

— Следует читать: милорд Бекингем прибывает послом к его величеству Людовику XIII, — сказал Буаробер.

Ротру в первый раз положил руку на колено Корнеля; тот ответил ему таким же прикосновением: он начинал понимать.

— Мирам отвечает, — сказал Ришелье, — так:

Коль с миром он придет — пусть смотрит, буду рада;
Вы заключите мир, мне большего не надо.
А если он нам враг — я умереть решусь,
Но гостю этому вовек не покажусь.
Король
А вдруг король его наследником назначит?
Мирам
Что ж, ненависть мою получит он в придачу.
Король
Он подданным рожден, но хочет выше стать.
Мирам
Стремлениям врага придется помешать.
Король
Твердит: у Марса он и у любви любимец.

— Я очень дорожу этим стихом; он должен остаться таким как есть, — сказал Ришелье, прерывая чтение.

— Тот, кто посмел бы к нему прикоснуться, — сказал Буаробер, — был бы не способен понять его красоту. Продолжайте, продолжайте!

Кардинал стал читать дальше, с удовольствием повторив, скандируя, последнюю строку:

Твердит: у Марса он и у любви любимец.
Мирам
Кто много хвастает, тот часто проходимец.

— Я надеюсь, что вы не позволите тронуть и этот стих, — сказал Кольте.

Ришелье продолжал:

Король
Про счастье тайное он любит говорить.
Мирам
Достойная любовь должна скромнее быть.

— Прекрасная мысль, — пробормотал Корнель.

— Вы так считаете, молодой человек? — спросил довольный Ришелье.