Красный шатер

Сначала нами, младшими детьми, верховодил Зевулон. Возможно, при других обстоятельствах он стал бы драчуном и хулиганом, однако мы обожали Зевулона и во всем беспрекословно ему повиновались. Дан, верный и смиренный, как и следовало ожидать от ребенка Билхи, служил его главным помощником. Гад и Асир росли дикими и упрямыми. Близнецы были неуступчивыми в играх, но зато они умели строить потешные рожи и ловко передразнивали людей: например, с такой невероятно злой точностью изображали походку пьяного Лавана, что мы прощали им все в благодарность за представления. Тали и Исса, как все сокращенно звали Нафтали и Иссахара, пытались подчинить себе меня и Иосифа, поскольку были на пару лет старше.

Они называли нас молокососами, но вскоре сами присоединялись к нашим играм с камушками. Так продолжалось до тех пор, пока я не стала обыгрывать всех троих. Тогда братья объявили, что это глупая игра, подходящая только для девчонок, и забава прекратилась.

Когда нам с Иосифом исполнилось по шесть лет, мы стали верховодить среди младших детей, потому что лучше всех умели сочинять истории. Братья несли нас от колодца к шатру моей матери и кланялись мне, как царице. Они притворялись, что умирают, когда их повелитель Иосиф указывал на них пальцем. Мы отправляли их сражаться с демонами и добывать для нас сокровища. Они венчали наши головы венками из цветов и целовали нам руки.

Я никогда не забуду тот день, когда и эта игра закончилась. Тали и Исса выполняли мои приказы, складывая маленькие камешки в виде алтаря в мою честь. Дан и Зевулон обмахивали нас большими листьями. Гад и Асир танцевали перед нами. И тут пришли старшие братья. Рувим и Иуда лишь улыбнулись и отправились дальше. Но вот Симон и Левий остановились и принялись насмехаться.

- Только посмотрите, как малыши помыкают большими мальчиками! Подождите, вот мы расскажем отцу, что Зевулон и Дан служат на посылках у сопляков. Он заставит этих ослов ждать еще два года, прежде чем позволит им подняться вместе с нами на горное пастбище!

Они не переставали дразнить братьев, пока мы с Иосифом не остались одни.

После этого Зевулон и Дан отказались помогать матерям прясть шерсть и всё канючили, выпрашивая разрешения следовать за старшими братьями в горы, пока им это наконец не позволили. А обе пары близнецов - когда они не пололи сорняки в саду или не помогали женщинам на ткацком станке - играли отдельно от нас, образовав самостоятельную группу, увлеченную воображаемой охотой.

Мы с Иосифом все больше сближались, но вдвоем нам было уже не так весело, как прежде. Да еще вдобавок Иосиф постоянно подвергался насмешкам остальных братьев, которые издевались над ним за то, что он играл с девчонкой. В нашем лагере вообще рождалось очень мало девочек - женщины шутили, что Иаков чем-то отравил воду в колодце. Я пыталась подружиться с немногочисленными дочерями наших работников, но они были для меня либо слишком взрослыми, либо слишком маленькими; так что, едва набравшись сил носить кувшин с водой от колодца к шатрам, я стала считать себя одной из полноправных женщин в семье.

Вообще-то времени для игр у детей так и так было немного. Едва мы чуть-чуть подрастали, взрослые тут же давали нам множество различных поручений: полоть сорняки и собирать насекомых в саду, носить воду и прясть шерсть. Мне кажется, я всегда умела прясть. Помню, как меня ругали за неловкость, за то, что на нитях у меня образуются комки, но не припомню времени, когда бы я вообще не знала, как управляться с прялкой.

Лия была прекрасной матерью, но далеко не лучшим учителем. Сама она так легко все осваивала, что не могла понять, почему ее ребенок не справляется со столь простым делом, как скручивание нити. Она частенько теряла терпение.

- Как это случилось, что у моей дочери такие неуклюжие пальцы?! - однажды сгоряча воскликнула она, глядя на спутанные нити.

Я возненавидела ее за подобные слова. Это было ужасно. Впервые в жизни я ненавидела свою мать. Лицо мое пылало от стыда и ярости, на глазах выступили слезы. Я так разозлилась, что швырнула всю сделанную работу прямо в грязь. Никто не мог поверить, что я так поступила. В следующее мгновение Лия с размаху ударила меня по щеке. Потрясение, которое я в тот момент испытала, оказалось сильнее боли. Хотя моя мать время от времени шлепала сыновей, на меня она подняла руку впервые.

Я видела, как лицо Лии мучительно скривилось от страдания - она переживала эту пощечину едва ли не тяжелее дочери.

Не сказав ни слова, я развернулась и бросилась прочь, нашла Билху и зарыдала, уткнувшись лицом тетушке в колени. Я плакала и рассказывала о случившемся, во всем обвиняя себя. Я жаловалась на свои никчемные пальцы, которые никогда не могли заставить веретено вращаться ровно и споро. Я боялась, что опозорила свою мать. И еще мне было стыдно за ненависть, которую я внезапно почувствовала к той, кого безгранично любила.

Билха гладила меня по волосам, пока я не перестала плакать, а потом угостила куском хлеба, смоченного в сладком вине.