Красный шатер

Внутри было темно, как в пересохшем колодце, и сам воздух показался мне зловонным и затхлым. Рахиль, которая не раз бывала здесь за последние два дня, подпаивая Кемуэля вином с сонным зельем, уверенно прошла мимо храпящего брата в угол шатра, где стояла грубая деревянная скамья, служившая Лавану алтарем для его божеств. Терафимы выстроились в два ряда. Рахиль без колебаний собрала их всех и сложила в складку одежды, как будто собирала лук. Когда последний из идолов ее отца был спрятан, она обернулась, прошла через шатер к выходу, даже не взглянув на Кемуэля, и знаком показала мне, что я должна выйти первой.

Снаружи царила полная тишина. Сердце мое так колотилось, что в ушах звенело, и я сделала глубокий вдох, дабы избавиться от вони шатра, но Рахиль уже шагала прочь не останавливаясь. Она быстро оказалась у своего шатра, где спала Билха. Я слышала шорох одеял, но было слишком темно, чтобы разглядеть, где именно она укрыла идолов. Затем Рахиль легла, и больше я уже ничего не слышала. Меня так и подмывало встряхнуть тетю, узнать, где теперь лежат тайные сокровища деда. Хотелось, чтобы она обняла меня, похвалила. Но я сохраняла спокойствие. Я легла очень тихо, размышляя о том, что вот-вот Кемуэль проснется, прибежит сюда и убьет всех нас. Я задавала себе вопрос, не оживут ли терафимы, не наведут ли они на нас проклятие вместо благословения. Казалось, утро никогда не настанет, и я лишь глубже зарылась в одеяло, хотя ночь была теплой. Наконец веки мои отяжелели, глаза закрылись и я провалилась в тяжелый крепкий сон без сновидений.

Меня разбудил шум голосов за стенами шатра. Рахиль и Билха давно встали, и я была одна рядом с двумя стопками аккуратно сложенных одеял. Тетя унесла идолов с собой, догадалась я. Рахиль перепрятала их куда-то, пока я спала. Я так тщательно следила за каждым ее шагом, но вот, пожалуйста, пропустила главное. Я бросилась наружу и увидела, как братья сворачивали козьи шкуры, покрывавшие шатер нашего отца.

Вокруг лежали жерди и веревки. Мой дом перестал существовать. Мы покидали землю, подарившую нам жизнь.

Я узнала, что Иаков встал на рассвете и принес в жертву хлеб, вино и масло. Животные, чувствуя волнение людей, блеяли и топтались на месте, поднимая пыль. Собаки непрестанно лаяли. Половина шатров была разобрана, и привычное поселение изменилось, стало жалким и пустынным, словно большой ветер унес половину моего мира. Мы позавтракали, ощущая соль слез тех, кто нас провожал, но не мог следовать за нами. Женщины вымыли, вытерли и убрали в мешки посуду, так что теперь стояли с пустыми руками. Нам нечего было делать, но Иаков не давал знака трогаться в путь. Лаван еще не вернулся из Харрана, как обещал накануне.

Солнце стояло уже довольно высоко, и нам давно пора было уходить, но Иаков медлил: стоя в одиночестве на вершине хребта, отделявшего поселение от дороги на Харран, он всматривался вдаль в надежде увидеть приближающегося тестя. Мои братья тихо переговаривались между собой. Зелфа подошла к своему священному дереву, надорвала тунику и посыпала волосы пылью, собранной у его корней. Заметно припекало, люди томились от жары, животные затихли. Затем Рахиль прошла мимо Рувима и Симона, Левия и Иуды, которые стояли у подножия холма, откуда Иаков высматривал Лавана. Она приблизилась к мужу и сказала:

- Пойдем, муж мой. Кемуэль поведал мне, что его отец вернется с вооруженными всадниками и не позволит нам уйти. Он отправился в Харран, дабы обвинить тебя перед городскими судьями в воровстве. Так что нам ни к чему ждать его.

Иаков подумал и ответил:

- Твой отец слишком боится моего бога, чтобы действовать так дерзко. А Кемуэль - глупец.

Рахиль склонила голову и произнесла:

- Мой муж лучше знает, как поступать, но стада уже готовы, а вещи собраны. Ноги наши обуты, и мы стоим без дела.

Мы не воры и не крадемся в темноте ночи. Мы не берем ничего, кроме того, что принадлежит нам по праву. Время пришло. Если мы прождем дольше, то луна пойдет на спад, а при слабеющей луне нельзя начинать путешествие.

Рахиль говорила правду, да и к тому же Иаков больше не хотел видеть Лавана. Просто он был в ярости из-за того, что старик заставил его ждать, не пожелал попрощаться с внуками. Слова Рахили выражали чувства и мысли самого Иакова, и, когда она спустилась обратно к женщинам, он отдал приказ выступать. Сыновья, молодые и нетерпеливые, отозвались радостными возгласами, но остававшиеся у шатров женщины заплакали.

Отец подал нам знак. Сначала он подвел нас к священному дереву, и каждый из нас оставил у алтаря камешек. Мужчины собирали камни под ногами, Лия и Рахиль подняли те, что лежали под терпентинными деревьями неподалеку. Никаких слов при этом сказано не было. Камни говорили за нас, а Билха поцеловала свой камушек, прежде чем положить его поверх остальных.