Красный сокол

Поеживаясь на морозе в кожаной курточке, Иван Евграфович без должного воодушевления, натужно улыбаясь, ответил:

— С новосельем придется повременить. Дайте опомниться после кремлевской перетряски.

— А мы для тебя газету с Указом сохранили, — очень некстати радостно доложил Байстрюк.

— Да покажи хоть орден. Какой он? — нетерпеливо дернул за лацкан курточки механик.

— О! В нашем полку прибыло! Рад назначению. Держи краба! — протянул руку замельтешивший Герой невесть откуда взявшемуся Боброву. — Не на мое место?

— Ты как в воду смотришь. Завтра уезжаю в Одессу, а оттуда в Испанию. Да ты давай раскрывайся. Не стесняйся. Народ жаждет зрелища! Давай показывай, — непринужденно, на правах старого знакомого взялся командовать другом бывший секундант рыцарского поединка за оградой летного училища.

— Да вот! — почти злобно, двумя руками разодрал куртку Иван с такой силой, что пуговицы полетели в стороны, обнажая грудь с двумя орденами Красного Знамени.

— А где же орден? — озадаченно уставился на его куртку все еще ничего не понимающий Байстрюк, в то время как все остальные почувствовали что-то недоброе, непоправимое в делах товарища, потерявшего над собой контроль.

— Да вот он, тут, — скосив глаза, загадочно ткнул пальцем себя в грудь Иван и со вздохом добавил: — Был. Вот дырочка от него осталась, Усекли?

— Это еще интереснее! Пошли расскажешь, — не сбавляя мажорного настроя, нашелся Бобров среди всеобщего молчаливого недоумения. — Все пройдет. Останется лишь дым воспоминаний.

— Нет, друзья. Никуда я не пойду. Расписку дал. Спасибо за встречу. Я перед вами в долгу. Все потом узнаете. А сейчас не могу. Сейчас домой. Как, Пантелей Родионович? Подбросишь?

— Нет возражений. Едем, — за всех ответил Байстрюк.

Часть 3 Горячие точки

Глава 1 Китай чанкайшийский

Еще перед награждением, пользуясь тем, что всесоюзный староста непринужденно знакомился с прибывшими на прием летчиками, Иван Евграфович обратился к нему с просьбой отправить его в Китай «познакомиться с японскими самолетами».

Надо заметить, что он никогда не выражал свои заповедные желания прямо. Всегда излагал свою просьбу несколько завуалировано. Так было и при обращении к Ворошилову «проявить русский характер в Испании». Так само собой вылилось и при Долорес Ибаррури, когда он предложил платить русским летчикам «наравне с испанскими специалистами». Так получилось и при обращении к председателю Президиума Верховного Совета. Художник по натуре, он любил заинтриговать, вызвать интерес собеседника, облекая свои мысли как можно экзотичнее. И в этом он подражал романтику Громову, перед которым в душе благоговел.

Вот и сейчас, ступив на коврик новой квартиры, он натянуто бодро бухнул прямо с порога:

— Ну, родная, готовь панихиду по убиенному герою Испании!

Но Аня бросилась обнимать его, целовать, приговаривая:

— Вот и гарно! Я оладьев, сырников испекла! Бобров приходил, в Испанию собрался. Да ты совсем окоченел! Раздевайся! Наденешь шерстяной свитер. Там тебе письмо и телеграмма. Нехорошая телеграмма. В министерство вызывают. Только приехал и опять туда. Что-нибудь случилось? Рассказывай. Что ты стоишь, как в воду опущенный?

— Хуже. Ограбленный. Что за телеграмма? — оживился Иван. — Ага, Министерство иностранных дел. Терпимо. Все же… не НКВД.

Не успел явившийся хозяин оглядеться в новой квартире, прийти в себя от поцелуев жены, от озноба телеграммы и мартовской изморози, как в дверь постучали.

— Кого еще нелегкая несет? Не дают и наглядеться на тебя, — спохватилась от плиты и без того возбужденная Аннушка. Оказалось, пришел посыльный от самого Демидова: явиться завтра к десяти ноль-ноль за выпиской из приказа.

— Ох, час от часу не легче. Если ночью не придут за мной, значит — твое счастье, Аня. По нынешним временам ночь, проведенная в любви, уже счастье для нас. Ежовщина… она горче волчьей ягоды.

— И какой поп, толоконный лоб выдвинул его на этот пост? Карлик, а строит из себя богатыря. Неужели Джамбул Джабаев слепой? Слагает песни на старческий неверный слух?

— Там такой и нужен, солдафон, не рассуждающий исполнитель вышестоящих… А ну их в гузно, эти органы! И хватит об этом. И никому ни гу-гу. Понимаешь? Орден у меня отобрали. Я сейчас у них как заноза на заднице: мелочь, а вытащить прилюдно, чтоб не осрамиться, не могут. Вот и вертятся они вокруг меня, как крысы вокруг ежа: и хочется, и колется. А вообще, лучше о политике молчать. Драка-то наклюнулась знатная. За мировое господство. Чуешь? Власть должна быть одна. Я в Испании это понял. Когда просился туда, перед маршалом Тухачевским трепетал из почтения к его таланту. А вернулся: не знаю что и думать о нем. Неужели мешал кому-то, рвался еще выше? Куда? Вот вопрос?

— А ну их! Брось ломать голову об этом. Давай садись к столу, пока оладьи не остыли. Главное, ты жив, а звезды, звания и власть — суета жадных. Не гонись за ними.

— Дык… я и не гонюсь. Мне лишь бы летать да с тобой не разлучаться. Ух, сырники! Прямо тают во рту, словно ломтики торта на меду.