Красный сокол

Прошло час или два, а снаружи ничего существенно не изменилось. Шелест ног и голоса за дверью поутихли. Может статься, и часовые задремали. В самый раз не спеша ощупать темницу на крепость. Облапав стены и потолок пальцами, затворник пришел к выводу, что избушка сложена на совесть и голыми руками устроить лазейку — пустое дело. Остается проверить запор. Неудачливый дипкурьер легонько постучал в дверь.

Снаружи — ни звука. Тогда он сильно нажал плечом. Дверь не поддалась даже на мизер, упираясь во что-то твердое, судя по всему, в добротный засов. Впрочем, если толкнуть сильно да еще с разгона, без шума и треска не обойтись. Для проверки: есть ли кто поблизости, он забарабанил кулаком по двери. Тотчас послышались шаги.

— Воды. Пить, — достаточно громко прохрипел узник.

— Не велено открывать, пока начальство не придет. Потерпи, не велика птица, — послышалось из-за двери.

«Что за начальство? Уговаривать будут или выпытывать? В каком разрезе я им нужен? В качестве предателя, помощника или податливой губки, из которой все сведения выжмут, а потом, в лучшем случае, расстреляют?» — подобные вопросы терзали голову полковника, избравшего тактику оттягивания окончательного решения, уповая на новые превратности судьбы. В конце концов придя к заключению, что нечего гадать на кофейной гуще, когда кофе отсутствует, а разумнее — выспаться, пленник целиком доверился мудрости русской пословицы: утро вечера мудренее. Однако мешала жажда, не давала сладко окунуться в забытье. Но все же усталость и вечное недосыпание взяли верх.

Проснулся он от стука и скрежета дверного запора. Сел поудобнее, разминая затекшую ногу. Дверь приоткрылась. Убедившись, что пленник на месте, охранники тут же каморку захлопнули, взяли на засов, не дав узнику опомниться, прибегнуть к нехитрой уловке затеять разговор, попросить воды, справить нужду по-человечески. И снова потянулись долгие томительные часы ожидания неизвестно чего.

Начальство пришло ночью на вторые сутки. Пленного вывели из чулана и представили немецкому офицеру в зеленом френче с серебристыми завитушками на погонах.

— Напрасно упираетесь, гер полковник, — с ходу пошел в атаку свежевыбритый начальник, сидя за столом, покрытым холстиной. — Старший офицер Люфтваффе улетает ночью. Вы тоже можете улететь с ним, если дадите согласие работать на Германию. Я могу написать рекомендацию.

— Со мной плохо обращались ваши солдаты. Держали в конуре без воды и еды больше суток, — ринулся в контратаку обиженный пленник. — Я тоже могу посодействовать вам выгодно выбраться из ловушки. Вы обречены на уничтожение.

— Вы плохо понимаете свое положение. Вас поймали не мои солдаты. Вы в плену у партизан национальной гвардии независимой Белоруссии, с которой мы сотрудничаем в борьбе против сталинских большевиков. Немецкие солдаты — культурные. Вы сразу убедитесь в этом, как только дадите согласие работать с нами. Принесите ему воды, — приказал начальник рядом стоящему фельдфебелю с блуждающим взглядом, выражающим тоску смертную по сну без задних ног.

— Яволь! Гер полковник, — услужливо встрепенулся долговязый помощник, направляясь в угол, где стояла кадка с водой.

Когда перед допрашивающим поставили на стол деревянный ковш с водой, зеленый френч вежливо осклабился:

— Битте, пожалуйста. Могу и шнапс предложить. Водка будешь? — добавил он по-русски, бравируя знанием языка.

Опустошив ковш, невольный гость лесной сторожки молча покрутил головой.

— Хорошо. Трезвая голова лучше пьяной, — с показным удовлетворением заметил немец. — Ваше решение?

— Я советую вам сложить оружие. Подумайте, — упрямо твердил летчик, пытаясь предугадать последствия своей позиции.

Немец недоуменно перекинулся несколькими фразами с окружающими соратниками в гражданской и военной одежде, решительно встал из-за стола, сердито приказывая:

— Арестованного связать и передать охранному подразделению.

Уже связанного и грубо подталкиваемого прикладами несостоявшегося предателя и шантажиста повели вглубь чащобы, остановились возле болотца, потом поднялись на пригорок и направились к развесистому дубу. Окрик на русском языке с примесью украинского наречия заставил конвой замедлить шаг. Обменявшись паролем, часовой попросил подождать на месте и скрылся в темноте. Вернувшись через некоторое время, он подвел пришедших к землянке, замаскированной снаружи; поочередно пропустил всех в убежище и прикрыл дверь.

Подвешенный под потолок хозяйственный фонарь тускло освещал нехитрый скарб убежища: грубый стол, деревянные нары с тряпьем и две низкорослые лавки. На одной сидел молодой щеголеватый офицер в эсесовской форме, рассматривая с рядом сидящим гражданином в кепке топографическую карту какой-то местности.

— Садись, — показал щеголеватый эсесовец арестанту на лавку с противоположной стороны. — Всем остальным покинуть помещение.

И то, как он это сказал: буднично и чисто по-русски, насторожило пленника, побывавшего в лапах бодрящихся немцев.