Красный свет

Последние годы я частенько вспоминаю коменданта латышского лагеря Саласпилс – Краузе. Не знал его лично, но слышал о нем. Он имел обыкновение, как рассказывают, садиться на корточки возле еврейских детей и спрашивать, не хотят ли дети конфетку. Потом просил детей закрыть глаза и открыть рот. Когда ребенок открывал рот, Краузе стрелял в раскрытый детский рот из вальтера – он так шутил. Смерть настигала маленьких евреев внезапно, и они не успевали ужаснуться своей судьбе. Я не раз думал: уж не выражал ли таким причудливым образом герр Краузе свое сострадание к еврейским деткам? Судьба Рахили или Сарочки, Мойши или Давидки, которым неожиданно высадили мозги, не так страшна, как судьба их сверстников, которых Краузе и его команда свозили в Румбольский лес и загоняли в свежевыкопанные рвы. Говорят, крики тех, кто ожидал расстрела, были слышны на расстоянии многих километров – и особенно громко кричали матери. Помню историю о том, как одна мать кинулась на коменданта Краузе и поцарапала ему лицо – она впала в безумное состояние, когда ее ребенка раздели и уложили в яму. Детей в лагерях обычно убивали раньше взрослых; деточек раздевали донага (вещи убитых потом отправляли в Германию, в тыл, или распродавали на местных рынках – киевляне, например, долго носили вещи расстрелянных в Бабьем Яру), затем детей складывали голеньких на дно ямы, а дети визжали и плакали, ожидая боли и не понимая, как именно больно им будет. Потом солдаты били в ров из пулемета – в детские тела. Рвы рыли достаточно глубокие – до семи-восьми метров глубины, и фонтаны крови не марали мундиров. Поверх детей укладывали женщин, потом всех остальных, и так слоев десять. Последний человеческий слой расстреливать приходилось практически в упор; говорят, многие сетовали, что кровь брызжет на автоматы. Такой тактики, впрочем, придерживались не все участники акций – чаще ее применяли латвийские или эстонские эсэсовцы или украинские солдаты. Немцы же любили подводить к краю ямы и стреляли в затылок. Объясняется это различие методов просто: немецкие солдаты рассчитывали, что за ними приберутся – и действительно, русские, или украинские, или латышские охранники лагерей ликвидировали неряшество могил: засыпали еловыми ветками, отрезали торчащие части тела. Немцы чурались этой неизбежной, но малоприятной работы – уборки разлагающихся трупов, – а добровольцы из национальных наборов находили в такой работе занятные стороны. Скажем, русский охранник Саласпилского лагеря был педантом по части отрезания конечностей, выпирающих из ям, – знаете, как это бывает, когда окоченевшая рука торчит вверх из общей могилы?

Я обратил внимание, что национальный характер сказывается на манере убийства – допустим, украинские легионеры предпочитали убивать еврейских детей так: брали ребенка за ноги и били головой о дерево. Полага, дух украинской вольницы, Запорожской сечи, казачества, сказывался в этом широком жесте. Немецкие же солдаты предпочитали методично бить рукояткой пистолета мягкий детский череп. Так, комендант Моглинского лагеря, что под Псковом, – майор Кайзер – использовал для акций рукоять пистолета, а охранник Иван Левченко брал детей за ноги и умерщвлял маленьких евреев именно таким способом. Любопытен анализ поведения эстонцев или латышей, сотрудников лагерей. Находясь как бы на полпути между славянским типом сознания и европейским, они и в казнях выказывали двойственность натуры. Эстонец Луукас, который был комендантом Моглинского лагеря до Кайзера, любил брать детишек за ноги и бить головой о капот машины – но иногда (если речь шла сразу о нескольких детях) пускал в ход и рукоять маузера. Предлагаю сравнить трудозатраты и эффективность данных методов – в Нюрнберге такими вопросами не занимались. Проходя вдоль шеренги еврейских детей, немецкий солдат совершал до двадцати резких ударов в минуту – примерно столько же времени тратил украинский борец с большевизмом на одного ребенка. Как сказал мне гауптман Нагель, описывая практику ежедневных акций в лагерях, немецкий метод значительно гуманнее и одновременно эффективнее.

Гости задают мне вопросы, их волнует история. Они не оставили затеи написать сочинение на тему Гитлера и Сталина. Спрашивают и спрашивают. «Ах, – говорят они, – история не должна повториться!» И прочую чушь, все в таком вот духе. Историк Халфин даже предложил обсудить, в чем разница между Гитлером и Сталиным. И у того усы, и у другого усы. И тот лагеря строил, и этот строил. Майор Ричардс, как обычно, развел руками – не видит он разницы между двумя тиранами, ну вот не видит – и все тут!

– Спросим у мистера Ханфштангеля, он хорошо помнит то время.